Сообщение о жизни и творчестве проспера мериме. История зарубежной литературы XIX - начале XX вв

Проспер Мериме, никогда не имел такой славы и авторитета, как Стендаль или Бальзак. Но это не ослабляет значения его творчества. Художественное развитие Мериме оказалось теснейшим образом связанным с ходом общественной жизни его страны, хотя сам писатель не старался эту связь публично обосновать или публицистически задекларировать. Важную роль в творческом становлении Мериме сыграло его знакомство со Стендалєм в 1822 г. Стендаль затянул Мериме в ряды республиканцев, заволок своим боевым духом, непримиримым отношением к режиму Реставрации.

В 1827 г. Мериме выдал сборник «Гузла, или Сборник Иллирийских песен, записанных в Далмации, Боснии, Хорватии и Герцеговине», которая якобы носила ярко выраженный романтический характер. На самом деле сборник представлял собой издевательство над романтическими ценностями: только одна сербская песня была на самом деле фольклорной, другие 28 были созданы самым Мериме и изданы как фольклорные. Приводит в удивление то, что А. С. Пушкин, А. Мицкевич и целый ряд ученых немцев восприняли сборник серьезно: в Германии были защищены диссертации, Пушкин и Мицкевич перевели ряд песен как фольклорные.

В 1835 г. Пушкин обратился к профессору Соболевскому, который лично знал Мериме, с просьбой выяснить ситуацию. Мериме прислал в Россию письма с извинениями и объяснил: « «Гузлу» я написал по двум причинам, - во-первых, я хотел посмеяться над «местным колоритом», в который мы слепо ударились». Другой мотив оказался совсем тривиальным: недостаток денег. Мериме извинился и пришел в изумление тем, что Пушкин попался. Так называемые фольклорные баллады несут в себе иронический подтекст, который тяжело не увидеть.

В 1825 г. Мериме издал сборник «Театр Клары Гасуль», который представлял собой новую мистификацию. Теперь Мериме прятался за именем выдуманной испанской писательницы и театральной деятельницы. Якобы испанские пьесы приводят в удивление умением Мериме проникать в душу другого народа. Испания стала для Мериме одним из эстетичных ориентиров еще с 1820 годов хи приобрела особое значение для его творчества. Французскому классицизму, который еще властвовал в те времена на парижской сцене, вырождаясь и навевая дурноту, Мериме противопоставил живой, несущий сильный заряд ренессансной эстетики, испанский театр. Мериме, вообще, противопоставил рациональную и циничную Францию стихийной и «подсознательной» Испании.

В 1825 г., в трактате «Расин и Шекспир» Стендаль выдвинул перед французской литературой задачи создания национальных исторических жанров, которые, благодаря Шекспиру и Скотту были уже давно разработаны в Британии, но, из-за вне историчности и космополитизма классицизма были практически отсутствующими во Франции. На призыв откликнулись Гюго («Собор Парижской Богоматери»), де Виньи, и др.

Мериме в 20-х - 30-х гг. создает историческую драму «Жакерия», действие которой проходит на фоне крестьянского восстания ХIV ст., и исторический роман «Хроника времен Карла IХ» (религиозные гражданские войны ХVI ст.). Революционные взгляды писателя проступают особенно сильно во втором произведении. Мериме показывает, как церковь превратила нацию в банду убийц, ведь не лично Карл IХ, Екатерина Медичи и герцог де Гиз вырезали несчастных гугенотов во время Варфоломеевской ночи. Это делали обычные французы под влиянием церкви, которая превратила Бернара де Мержи (главный герой романа) в братоубийцу-каина.

После революции 1830 г. большое количество республиканцев получило государственные должности. Стендаль начал служить консулом в Италии, Мериме занял должность главного инспектора исторических памяток Франции. Он выполнял эту миссию на протяжении более, чем 20-ти лет и сделал немало полезного. Ему удалось спасти от разрушения много архитектурных памяток, церквей, скульптур, фресок. Он много сделал для распространения интереса к искусству средневековой Франции, издал целый ряд археологических, исторических и искусствоведческих работ. Служба требовала столько времени, что писатель практически не имел возможности заниматься художественной литературой. Поэтому после 1830 г. из его творчества исчезает крупная литературная форма. Он обращается к жанру новеллы. Каждое такое произведение Мериме долго обдумывает, и только потом переносит на бумагу. Новеллистика Мериме сохраняет тесную связь с романтической традицией. Это проявляется на уровне экзотики («Таманго»), изображении обычаев людей, из отдаленных от цивилизации стран («Матео Фальконе», «Коломба», «Кармен», «Получение редута»), интерес к проявлениям иррационального, мистического начала в действительности («Видение Карла IХ», «Венера Ильская», «Локис»), анализ необъяснимых душевных побуждений («Партия в триктрак»), отражение колорита и духа напряженных исторических эпох («Федериго», «Души чистилища»), показ опустошенности духовной жизни своих современников («Этрусская ваза», «Двойная ошибка»), внимание к судьбам людей «дна» («Арсения Гийо»).

Однако, романтическая тематика в произведениях Мериме, как правило, решается в реалистическом ключе. Например, в новелле «Таманго» (1829) представлена реалистическая картина работорговли, против которой выступали демократически настроенные люди в начале ХIХ ст. О том, что Мериме представляет именно реалистическую картину, свидетельствует сравнение его новеллы с романами романтиков Бичер-Стоу («Хижина дяди Тома»), Гюго (« Бюг-Жаргаль»), которые посвящены такой же проблеме. В произведениях романтиков чернокожие воплощают субъективные авторские представления, старание доказать - рабы-негры являются такими же детьми Божьими, как и белые. Поэтому чернокожие протагонисты в произведениях романтиков подаются в предельно идеализированном виде. Мериме, как все реалисты говорит «горькую правду». Он показывает, как торговец рабами капитан Леду выменивает людей на бутылки и ожерелье. Чернокожие вожди торгуют собственными подчиненными, так как пустячки, которые им предлагает Леду, для них намного ценнее, чем люди.

Впрочем картина слепца и одновременно величественного порыва невольников к свободе, безусловно является преисполненной романтики.

Имя Проспера Мериме в сознании большинства читателей ассоциируется с образом Кармен, героини одноименной оперы. А между тем он по праву занимает место в галерее крупнейших французских писателей и собрание только его литературных произведений превышает двадцать томов. Жизнь автора была яркой и интересной, а потому и биографию Просперо Мериме можно читать как увлекательный роман.

Мериме родился в семье преуспевающего французского художника в 1803 году, и под влиянием отца с ранних лет занялся рисованием. Очевидно, мальчик не только перенял от отца навыки, но и сам обладал неплохими способностями, так как при поступлении девятилетнего Проспера в наполеоновский лицей преподаватели обратили внимание на его талантливые акварели.

После окончания лицея Мериме поступил о колледж Генриха IV, но потом увлекся юриспруденцией и в 1823 году получил звание лиценциата права. Тогда же Мериме стал заниматься и литературой. В 1820 году вместе со своим школьным товарищем Ж.Ампером он перевел на французский сочи­нение английского поэта Дж.Макферсона «По­эмы Оссиана», а в следующем году написал и первое драматическое произведение - романтическую драму «Кромвель». С тех пор у Мериме и зародилась страсть к изучению истории разных времен и народов.

Одаренный юноша привлек внимание известного французского писателя Стендаля, с которым он потом продолжал дружить всю свою жизнь. Именно под руководством Стендаля Мериме раз­рабатывал неповторимый стиль своих рассказов и новелл.

В середине двадцатых годов Мериме входит в круг французских писателей-романтиков, зна­комится с В.Гюго, Э.Делакруа, Ф.Листом, а также с русским писателем Иваном Тургеневым, большую часть своей жизни прожившим в Париже.

Любопытно, что в своем творчестве Мериме несколько раз прибегал к мистификациям, выпуская сборники своих произведений под именами вымышленных авторов. Так, в 1825 году Мериме опубликовал сборник пьес «Театр Кла­ры Гасуль». В каждой из книг он даже помещал портрет вымышленного автора, для которого сам позировал художнику в подходящем вымыслу костюме. Одно из своих произведений Мериме даже опубликовал под вымышленным именем испанской актрисы. Это понадобилось писателю для того, чтобы провести в пьесах, как будто посвященных Испании, язвительные намеки на современную ему французскую действительность. Эта мистификация не сразу была разгадана даже таким внимательным читателем, как Стендаль.

Следующая книга Мериме - сборник «Гузла» («Гусли» по-русски) - оказалась еще более удачной мистификацией. Глубокое изучение фольклора южнославянских народов позволило Мериме создать песни настолько похожие на подлинный фольклор, что даже А.Пушкин был убежден в их подлинности и переложил несколько баллад, написанных Мериме, как народные. Подлинными считал опубликованные Мериме песни и другой крупнейший писатель - И.Гёте.

Интерес к истории вскоре становится профессией Мериме, поскольку в конце двадцатых годов его назначают главным инспектором по охране исторических памятников Франции. По долгу службы писатель совершает несколько поездок по различным районам страны, во время которых посещает археологические раскопки, городские архивы и руководит работой реставраторов. Эти поездки дали писателю материал не только для нескольких книг путевых очерков, но и для научных работ по истории архитектуры и культуры средневековья, а также истории Испании.

В своих литературных произведениях Мери­ме прежде всего обращается к событиям истории Франции. Драматическую хронику «Жакерия», в которой рассказывается о крестьянском восстании XIV века, и роман «Хроника царствования Карла IX» Мериме написал в форме мемуаров, которые тогда пользовались особой популярностью. Используя в качестве основы воспоминания одного из писателей, Мериме удачно вписал в исторический фон приключения вымышленных героев. Этой книгой были заложены основы приключенческого жанра нового типа. Через несколько лет опыт Мериме блестяще продолжит другой французский писатель - А.Дюма.

Проспер Мериме писал не только крупные произведения - романы и хроники. Он был замечательным мастером новеллы и умел сделать эти небольшие по объему произведения настоящим искусством. В его новеллах всегда присутствует острый драматический конфликт, они наполнены действием, изящны по языку. Мери­ме блестяще строит интригу каждой новеллы, использованные им приемы позже мы встретим и в детективных рассказах Конан Дойла, и в романе ужасов, и даже в фантастике.

Не случайно многие новеллы Мериме стали впоследствии основой для произведений композиторов и драматургов, а позже и сценаристов. Так, уже в 1875 году французский композитор Ж.Бизе создает замечательную оперу «Кар­мен».
На протяжении всей своей жизни Мериме интересовался также русской литературой и историей. Он не только прекрасно знал русский язык (страсть к изучению языков владела им с детства), но и переводил сочинения русских писателей. В частности, Мериме принадлежат первые переводы на французский язык поэм А.Пушкина, а также комедии Н.Гоголя «Реви­зор» и рассказов И.Тургенева.

В конце жизни Мериме даже хотел писать роман на сюжет из русской истории, для чего собирал материалы о восстании Степана Разина и о преобразованиях Петра I. Писатель считал, что без научного освоения истории чужой страны невозможно написать о ней достоверно.

Последние несколько лет жизни Мериме практически совсем перестал писать, занявшись политической деятельностью и даже был избран сенатором Франции. Свои впечатления от закулисных интриг в высших сферах французского общества он потом отразил в пьесе «Два наследства».

Одно из последних произведений Мериме - пьеса «Первые шаги авантюриста» - представляла собой драматизированную историю приключений Григория Отрепьева. Отталкиваясь от сюжета драмы А.Пушкина «Борис Годунов», Мериме создал увлекательный рассказ о приключениях самозванца в России.

Творчество Мериме

План лекции

1. Периодизация творчества Мериме. Начало литературного пути писателя.

2. Роман «Хроника времен Карла IX ».

3. Новеллистика Мериме.

а) Современный мир в изображении писателя;

б) «Экзотические» новеллы Мериме

4. Мериме и Россия.

В общем русле литературного движения XIX века встречается немало явлений переходных, неоднозначных, развивающихся на грани литературных направлений и соединяющих в себе разнородные качества; возникают настолько самобытные творческие индивидуальности, что их трудно классифицировать с определенностью, не вызывающей сомнений. К числу писателей, произведения которых «сопротивляются» жесткой, однозначной классификации, относится, в частности, Проспер Мериме.

1. Периодизация творчества Мериме. Начало литературного пути писателя.

Проспер Мериме (1803 – 1870) прошел длинный и сложный творческий путь. Как художник он завоевал известность и признание раньше Стендаля и Бальзака. Последняя же его новелла «Локис» увидела свет в 1869 году, за два года до исторических событий Коммуны, одновременно с «Воспитанием чувств» Флобера и сборником стихотворений Верлена «Галантные празднества».

Мериме воспитывался в атмосфере вольномыслия, воспринятого от XVIII века, и культа искусства. Будущий писатель родился в Париже. Его отец Леонор Мериме был довольно известным живописцем классицистической школы. Он преподавал рисунок в парижской Школе изящных искусств, кроме того серьезно занимался историей живописи и археологией. Мать Проспера Анна-Луиза Моро была женщиной образованной, страстной вольтерианкой. Вероятно, под ее влиянием у юного Мериме и сложилась та жгучая антипатия ко всяким религиозным догмам, которую он пронес затем через всю жизнь. Анна Моро тоже занималась живописью, поэтому юного Мериме окружала атмосфера любви к искусству.

В 1811 году Проспер Мериме был принят в лицей, а в 1820 году поступил на юридический факультет Парижского университета, курс которого окончил в 1823 году. В студенческие годы выявился исключительно широкий круг умственных интересов Мериме. Он изучал одновременно с юриспруденцией филологию и греческий язык, нумизматику, археологию, историю искусств, испанскую и английскую литературы. В мироощущении Мериме в это время крепнут и развиваются либеральные и вольтерьянские настроения.

Постепенно наряду с научными увлечениями все более заметными становятся литературные интересы Мериме. Первоначально его эстетические пристрастия носят исключительно романтический характер. Он зачитывается Байроном, в 16 лет берется за перевод выдающегося памятника английского предромантизма – «Песен Оссиана» Д. Макферсона. Важную роль в формировании творческого облика Мериме (хотя сам писатель впоследствии и стремился всячески преуменьшить значение этого воздействия), бесспорно, сыграло знакомство в 1822 году со Стендалем, бывшим к тому времени человеком, уже сложившимся, обладавшим большим жизненным и литературным опытом.

Стендаль увлек Мериме боевым общественным духом своих политических убеждений, своей непримиримостью к режиму Реставрации. Именно Стендаль, знакомя Мериме с учением Гельвеция и Кондильяка, с идеями их ученика Кабаниса, направил по материалистическому руслу эстетическую мысль будущего писателя. Многим обязан Стендалю и Мериме-художник. Так, например, некоторые особенности драматургии Мериме периода Реставрации (острая политическая актуальность тематики, боевой характер сатиры, интерес к переломным моментам национальной истории, краткость изложения, стремление к раскрытию характеров через действия и т.д.) связаны с эстетической программой, выдвинутой Стендалем в трактате «Расин и Шекспир».

Вскоре после знакомства со Стендалем начинается самостоятельная литературная деятельность Мериме. Основные ее вехи в целом совпадают с переломными, ключевыми моментами истории Франции. В эволюции Мериме отчетливо обозначаются три этапа:

– первый связан с периодом Реставрации и длится от начала 20-х годов (первые литературные опыты Мериме) до 1829 года (времени перехода писателя к новеллистике);

– второй приходится в основном на период существования монархии Луи Филиппа. Он заканчивается на рубеже 40 – 50-х годов вместе с февральской революцией 1848 года и государственным переворотом Луи Бонапарта (1851);

– третий этап совпадает с периодом правления Наполеона III и продолжается до конца жизни писателя (1870).

Становление Мериме-писателя происходило во времена ожесточенной борьбы между литературной молодежью, стремящейся к обновлению французской литературы, и писателями старшего поколения, предпочитающими временем проверенные каноны классицизма. Борьба против эпигонов классицизма объединила писателей далеко не однородных (например, Стендаля и Гюго), хотя и называющих себя романтиками. Мериме, находясь в дружеских отношениях с Гюго – главой и признанным вождем романтической молодежи, и со Стендалем, сочувствовал их борьбе с классицизмом и принимал в ней непосредственное участие.

В конце 1822 года в одном из парижских салонов Мериме читает не сохранившуюся драму «Кромвель». Первый дошедший до настоящего времени литературный набросок Мериме (сюжетная канва неопределенного по жанру произведения, озаглавленного «Сражение») относится к 1824 году. Однако подлинный литературный дебют Мериме – статьи о драматическом искусстве в Испании, опубликованные в 1824 году либеральным журналом «Глобус», и выход в свет в 1825 сборника пьес «Театр Клары Газуль». Затем в 1827 году Мериме издает томик баллад в прозе под названием «Гюзла». В 1828 типография, принадлежащая Бальзаку, печатает историческую драму Мериме «Жакерия». Завершает первый период исторический роман «Хроника времен Карла IX» (1829).

Творчество Мериме в период Реставрации носило боевой, пронизанный злободневной политической проблематикой характер. Оно разоблачало феодальные порядки, власть церковников и дворян, осуждало шовинизм и религиозный фанатизм. Писатель был горячим сторонником враждебного режиму Реставрации лагеря либералов. Но было бы серьезным заблуждением сводить содержание произведений молодого Мериме к идеологической платформе французского либерализма 20-х годов. Их содержание было шире и глубже положительных общественных устремлений Мериме. Противоречие это было обусловлено все возраставшим с годами тяготением Мериме-реалиста к объективному познанию и отражению конфликтов окружающей социально-политической действительности.

В издании 1825 года «Театр Клары Газуль» состоял из пяти произведений: «Испанцы в Дании», «Женщина-дьявол», «Небо и ад», дилогия «Инес Мендо, или Побежденный предрассудок» и «Инес Мендо, или Торжество предрассудка» и «Африканская любовь». Позднее, в 1829 году, Мериме опубликовал еще две пьесы: «Случайность» и «Карета святых даров», которые также вошли в «Театр». Мериме выдал свой сборник за сочинение некоей вымышленной им испанской актрисы и общественной деятельницы Клары Газуль. Для большей убедительности он выдумал преисполненную боевого, задорного антиклерикального духа биографию Газуль и предпослал ее сборнику. Творчество Клары представлял некий Жозеф Л"Эстранж, ее переводчик и издатель (также лицо, вымышленное автором сборника). Мотивов, которые побудили Мериме прибегнуть к мистификации, было, видимо, несколько. Очевидно, прежде всего, можно говорить о нежелании писателя афишировать себя как автора сборника ввиду политической остроты его содержания и строгости королевской цензуры (впрочем, в литературных кругах имя создателя «Театра Клары Газуль» ни для кого не было секретом, тем более что книгу предварял портрет Мериме в женском испанском наряде). Кроме этого, можно говорить о склонности молодого литератора к розыгрышам и подделкам и естественное стремление продолжить ту линию стилизации, которая пробивалась наружу в отдельных пьесах сборника.

«Театр Клары Газуль» – чрезвычайно самобытное и примечательное явление во французской драматургии 20-х годов XIX века. Мериме, включившийся в романтическое движение, избрал наиболее сложный путь для осуществления своих новаторских замыслов. Он вошел в литературу как драматург, посягнув тем самым на цитадель классицистического искусства – театр, в то время как первые романтики пока еще разрабатывали прозаические жанры, мало интересовавшие классицистов. Произведение начинающего писателя было одной из самых ранних, наиболее решительных и смелых попыток обновления драматической системы, господствовавшей в то время на французской сцене.

Французский театр находился в эти годы еще под игом нетерпимых и окостеневших в своем догматизме эпигонов классицизма. В то время как наиболее известные драматурги тех лет (Лебрен, Делавинь) отваживались лишь на частичные, робкие отступления от классицистических канонов, Мериме за несколько лет до выхода в свет «Кромвеля» Гюго выступил с пьесами, знаменовавшими собой ломку всех прежних, освященных эстетикой классицизма представлений о законах драматургии. Содержание «Театра Клары Газуль» было созвучно и родственно новаторским эстетическим идеям, которые Стендаль отстаивал в те же годы в своем «Расине и Шекспире».

Меткую ироническую характеристику драматургии эпигонов классицизма давала в «Прологе» к пьесе «Испанцы в Дании» сама Клара, выступая в качестве одного из действующих лиц: «Чтобы судить о пьесе, вовсе не надо знать, происходит ли действие в течение одних суток и появляются ли все действующие лица в одном и том же месте, одни – чтобы устроить заговор, другие – чтобы пасть от рук убийцы, третьи – чтобы заколоться над чьим-нибудь мертвым телом, как это водится по ту сторону Пиренеев».

Создать новый тип драматургии помогла Мериме ориентация на испанский театр Возрождения (для эпохи романтизма интерес к литературам других стран был явлением чрезвычайно характерным), что позволило писателю быстрее освободиться от классицизма как французской традиции.

Автор «Театра» использует именно испанскую «маску», поскольку опыт Сервантеса, Лопе де Веги, Кальдерона представляется ему наиболее продуктивными для создания новой, современной драмы. Творчество этих драматургов привлекло молодого писателя свободолюбием, связью с народным искусством, доступностью простому зрителю. В испанском драматургическом наследии Мериме увидел художественные качества, близкие своим собственным эстетическим устремлениям: сжатость художественных характеристик, широкий охват действительности, склонность к напряженности и острому развитию сюжета. В испанской действительности драматург черпал вместе с тем вдохновение для воспроизведения тех мощных, цельных и страстных натур, которые так привлекали его воображение.

Таким образом, найдя в традициях испанской драматургии XVII века опору для осуществления своих сценических нововведений, автор «Театра» создает пьесы, которые явно свидетельствуют о его стремлении ниспровергнуть обветшалые классицистические традиции. Так, например, «Испанцы в Дании», соединившие в себе элементы исторической трагедии и мелодрамы, по существу, утверждают новый тип драмы во французском искусстве. В подзаголовке автор назвал свое произведение «комедией в трех днях», пояснив при этом (в комментарии к пьесе «Женщина-дьявол»), что слово «комедия» он употребляет, вслед за Кларой Гасуль и старинными испанскими поэтами, в расширительном смысле: оно означает всякое драматическое произведение. Свою пьесу Мериме делит не на пять актов, как того требовала французская классицистическая традиция, а на три, и не на акты, а на дни; согласно испанскому обычаю, не заботится он и о соблюдении единств места и времени. Другие пьесы «Театра Клары Гасуль» он также называет комедиями, а «Карету святых даров» – сайнетом (жанр испанской драматургии). Все пьесы предваряются эпиграфами из Лопе де Беги, Сервантеса, Кальдерона и сопровождаются авторскими комментариями, поясняющими некоторые исторические факты, испанские реалии, слова, обычаи и т. п.

Свободная композиция сборника нарушала стройность классицистической драмы; пьесы были написаны прозой, а не стихами, сюжеты комедий определялись не игрою случая, а столкновением человеческих судеб или чувств, что придало им драматическую напряженность.

Читателей поражало в пьесах Мериме бурное развитие действия, непрерывное чередование кратких выразительных сцен, неожиданные и резкие переходы от сатирических эпизодов к пассажам, полным высокой патетики и трагизма. В пьесах Мериме отсутствовали типичные для классицистической драматургии пространные рассуждения, растянутые монологи и диалоги. Созданные им персонажи выражали свои чувства кратко и динамично: все их помыслы были обращены на ту жизненную борьбу, в водоворот которой они были вовлечены. Их характеры (несмотря на то, что временами они были очерчены несколько бегло и приблизительно) раскрывались прежде всего через действия, поступки. К тому же речь их, лишенная налета риторической выспренности, была близка разговорной, гибко передавала их бурные эмоции и воспроизводила типические черты социального облика. Все элементы художественной формы были подчинены в пьесах Мериме стремительному развитию действия. Этот темп был важнейшим средством в создании той атмосферы напряженной и ожесточенной борьбы противодействующих сил, того жгучего накала страстей, которого добивался писатель.

Едва ли не самым выразительным приемом в пьесах Мериме стали знаменитые обращения актеров к публике. Например, «Небо и ад» завершается словами персонажа: «Так кончается эта комедия. Не судите строго автора». В комедии «Инес Мендо, или Торжество предрассудка» только что умершая по ходу действия героиня встает со словами: «Автор попросил меня воскреснуть, чтобы попросить у публики снисхождения. Вы можете уйти с приятным сознанием, что третьей части не будет». Обращением героя к публике привносится нечто комедийное в трагическую ситуацию, непринужденно уравниваются в правах высокое и тривиальное, торжественное и повседневное, бытовое, тяготеющее к низкому. Наконец, свое выражение здесь находит и авторская ирония стилизатора и мистификатора.

Пьесы Мериме явились не только своеобразным выступлением автора против устаревших канонов классицистической драматургии. Проявились в «Театре Клары Гасуль» и тенденции, ставящие под сомнение эстетику романтического театра. На первый взгляд, в «Театре» утверждается романтический мир с его интересом к интригам, тайнам, эффектным ситуациям, испепеляющей любви, сокрушающей даже сословные преграды, и, конечно, к «местному колориту», столь увлекавшему романтиков. Однако романтические страсти поданы в театре Мериме не без иронии. В пьесе «Африканская любовь» они накаляются до предела и кончаются резней во имя любви. Это вынуждает автора прервать спектакль, напомнив зрителю, что ужин подан и можно расходиться. Одни и те же персонажи в драмах «Инее Мендо, или Побежденный предрассудок» и «Инее Мендо, или Торжество предрассудка» ведут себя по-разному: в первой пьесе сословные предрассудки отвергаются во имя любви и гранд готов взять в жены дочь палача, во второй верх берут устоявшиеся взгляды и возможность преодоления законов общества кажется эфемерной. Во второй части дилогии об Инее Мендо, для которой, судя по предуведомлению Клары Гасуль, первая была лишь прологом, высказан более реалистический взгляд на одну и ту же проблему, что подвергало сомнению достоверность романтического подхода к действительности. Примечательно построен первый сюжет «Театра» – история Клары Гасуль, в котором Жозеф Л"Эстранж рассказывает о ее злом опекуне, монахе и инквизиторе городского трибунала: «Опекун этот был ее цербером и заклятым врагом серенад. Стоило какому-нибудь цирюльнику забренчать на надтреснутой мандолине, брат Рока, которому всюду мерещились любовники, поднимался в комнату своей питомицы, горько упрекал ее в огласке, которую принимает ее кокетство, и увещевал ее спасти свою душу, поступив в монастырь (наверно, он уговаривал ее при этом отказаться в его пользу от наследства лиценциата Хиля Варгаса). Уходил он от нее, самолично удостоверившись, что запоры и решетки ее окна отвечают ему за ее целомудрие». Вполне правомерно можно считать отношение Мериме к «местному колориту» ироническим.

Таким образом, в пьесах Мериме столько же дани романтизму, сколько и иронии по отношению к нему. Две художественные системы, романтическая и реалистическая, живут в творчестве писателя сложной жизнью. И эту диалектическую связь необходимо учитывать при рассмотрении эстетических принципов драматурга. Что важнее для Мериме – заинтриговать неожиданным превращением авантюристки и шпионки госпожи де Куланж («Испанцы в Дании») в существо чистое и честное, готовое под воздействием внезапно возникшего любовного чувства отказаться от родины, матери, службы ради своего возлюбленного, который в порыве такой же страсти женится на безродной женщине, совсем недавно собиравшейся его предать; или сориентировать читателя при решении реального политического вопроса, нравственна ли позиция французского правительства, организовавшего в 1823 году вооруженную интервенцию для подавления испанской революции? Так, в романтический контекст пьесы органично вписывалась жизнь в ее собственных, а не литературно-условных формах. Это подчеркивается реалистическими деталями, вносимыми автором в тексты своих произведений. Так, в «Испанцах в Дании» точно определены время и место: 1808 год, остров Фюн. Один из героев пьесы маркиз де Ла Романа – историческое лицо, испанский генерал, боровшийся против французской интервенции. Судьбы дона Хуана, адъютанта де Ла Романа, и его возлюбленной, француженки де Куланж, зависят от успеха задуманного генералом бегства с острова Фюн, где он командовал испанскими войсками, входившими по договору с Карлом IV в состав французской армии, на родину, оккупированную прежним союзником, Наполеоном. Антиклерикальные, антифеодальные, патриотические мотивы в сборнике естественно соотносятся и со свободолюбивой личностью «автора». Истинный же автор не пытается навязать свое мнение, скорее, он выступает как летописец, хроникер, наблюдатель хода жизни. Стремление писателя к объективности и создает впечатление, что не он, автор, а сама жизнь определяет течение событий в его произведениях.

Работа над «Театром Клары Газуль» была неразрывно связана с увлечением Испанией, которое зародилось у Мериме в начале 20-х годов. Истоки этого увлечения носили, бесспорно, общественно-политический характер. С горячим сочувствием относился либерально настроенный писатель к освободительному движению испанского народа, приобретавшему в те годы все больший размах. Мериме был возмущен реакционной политикой французского правительства стремившегося любой ценой вмешаться во внутренние дела Испании и затушить революционный пожар, разгоравшийся на Пиренейском полуострове.

В «Театре Клары Газуль» ярко сказалась отличительная черта художественной натуры Мериме – умение постигать национальный характер других народов. В тоже время «Театр» органически связан с современной французской действительностью. Наглядное подтверждение этому можно найти прежде всего в пронизывающих пьесы Мериме сатирических тенденциях. «Женщина – дьявол», «Небо и ад», «Карета святых даров» по самому своему жанру – памфлеты. Сатирические мотивы играют существенную роль и в таких произведениях как «Испанцы в Дании», «Инесс Мендо или торжество предрассудка».

Годы Реставрации были периодом расцвета сатиры. «Театр Клары Газуль» стал наряду с песнями Беранже одним из наиболее ярких сатирических произведений во французской литературе 20-х годов XIX века.

Сатирические персонажи «Театра» воплощают в себе черты глубоко типичные для реакционных кругов французского общества эпохи Реставрации. Французский резидент («Испанцы в Дании») состоит на службу у Наполеона. Но этот трусливый и тщеславный сноб с аристократическими замашками, презирающий простых солдат и рассуждающий в шовинистическом духе, мог бы с успехом представлять и бездарную администрацию правительства Бурбонов. С образом резидента перекликается фигура вице-короля Перу в «Карете святых даров». Прототип этого сановника, отличающегося своей беспомощностью, ленью и эгоизмом, также можно было бы искать среди великосветских государственных мужей времени царствования Бурбонов. Церковь приобрела в годуы Реставрации огромную власть, являлась главной опорой господствующего порядка. Среди сатирических персонажей «Театра» немало церковников. Это распутные монахи, готовые на любые беззакония и насилие, чтобы удовлетворить свои гнусные страсти («Женщина – дьявол»), лицемерные исповедники, вероломно пользующиеся доверием своих подопечных для шпионажа и вылавливания политических оппонентов и вольнодумцев («Небо и ад»).

Большинство пьес построено на резком противопоставление света и тени, отрицательных и положительных персонажей. Разработке образов положительных героев, утверждению романтики светлых человеческих устремление Мериме уделял не меньше внимания, чем сатирическому разоблачению зла. Мракобесам и шовинистам, святошам и реакционерам в «Театре» противостоят чаще всего или патриотически и вольнодумно настроенные люди, как правило, из офицерской среды (Дон Хуан («Испанцы в Дании»), Дон Пабло («Небо и ад») или представители народа (Марикита («»Женщина – дьявол»), Инесс и Хуан Мендо, Педро («Инесс Мендо»)).

Пьесы Мериме звали к борьбе, были пронизаны верой в неизбежность победы прогрессивного начала. Своеобразие художественного замысла «Театра Клары Газуль» заключалось в значительной степени в переплетении сатиры и романтики, осмеяния зла и утверждения героики благородных человеческих чувств. Это переплетение отразило, в свою очередь, художественные веяния, характерные для передовой французской литературы 20-х годов XIX века.

Современники восприняли «Театр Клары Гасуль» как новаторское произведение. Вполне понятна та высокая оценка, которую Стендаль дал литературному первенцу своего юного друга и единомышленника в статье «Театр Клары Газуль, испанской комедиантки». Либеральная газета «Глоб» сопоставляет произведения Мериме с романами Вальтера Скотта, которые «произвели революцию во всей эпической области нашей литературы... Автор «Театра Клары Гасуль» довершает эту революцию...». Подобная оценка вполне оправдана, так как, действительно, своими пьесами Мериме утверждает новый тип драмы. Раньше, чем появится главный манифест романтического искусства во Франции – предисловие Гюго к драме «Кромвель» (1827), Мериме реализует важнейшие принципы, которые будут сформулированы в этом манифесте: изображение событий и героев новой истории, а не античности, воссоздание духа эпохи или «местного колорита», свобода от тирании «высокого стиля» в драматургии, использование языка более живого, близкого к разговорному, отказ от таких условностей, как единство места и времени. Кроме того, как уже отмечалось ранее, Мериме идет дальше романтиков, закладывая, может быть даже неосознанно для самого себя, основы реалистического искусства.

Следующее произведение Мериме – сборник прозаических баллад «Гюзла» (полное название – «Гюзла, или сборник иллирийских песен, записанных в Далмации, Боснии, Хорватии и Герцеговине») (1827) – отмечено усилением романтических мотивов в творчестве писателя. Это произведение также представляет собой литературную мистификацию. Первое издание «Гюзлы» состояло из 29 прозаических баллад, сочиненных самим Мериме, и поэмы («Печальная баллада о благородной супруге Асана-Аги»), представлявшей собой перевод сербской народной песни. Но Мериме выдал всю книгу за сборник подлинных произведений сербского фольклора.

Позднее Мериме явно принижал значение своего юношеского произведения и преувеличивал степень легкости и быстроты, с которыми оно будто бы было создано. Если верить Мериме, то идейный замысел «Гюзлы» сводился к пародии на увлечение романтиков так называемым местным колоритом. В «Предуведомлении» 1840 года к сборнику «Гюзла» Мериме прямо говорит, что он освоил «местный колорит»: «… Мог хвастаться тем, что удачно справился с местным колоритом». На самом деле художественные намерения Мериме были гораздо более серьезными.

Создание «Гюзлы» отнюдь не было плодом импровизации. Мериме работал над своим сборником около семи лет и, несомненно, использовал очень обширный исторический, этнографический и литературный материал Появление в свет «Гюзлы» было неразрывно связано с характерными для Мериме эстетическими интересами и, в первую очередь, с неизменно присущей ему любовью к фольклору. Мериме писал в 1857 году: «Я люблю народные песни всех стран и всех времен, начиная с Илиады и кончая романсами о Мальбруке. Но, правду сказать, я не мыслю себе... поэзии иначе как в состоянии полуцивилизованном или даже варварском... Тогда все люди одной расы говорили на одном языке, имели одни страсти, почти одни нужды...». Это высказывание писателя в какой-то мере проливает свет на идейное содержание «Гюзлы». Мериме стремился создать поэтический образ народа, величественного в своем единстве и героического в своей борьбе за свободу против иноземных поработителей (в 20-х годах XIX века в условиях подъема национально-освободительных движений на Балканах, в Греции, на Пиренеях эти мотивы звучали политически очень остро).

Мериме использует местный колорит в «иллирийских песнях» для создания характеров, в которых бы воплотились черты характеров западных славян. Стремление приблизить авторское мышление к народному диктовало писателю особый стиль, и он был найден им. Повествование книги предельно лаконично, в ней почти нет метафор и эпитетов, песни лишены романтической идеализации, они драматичны по своим сюжетам, и этот драматизм не имеет романтического пафоса, он прост, необыкновенно правдив и психологически убедителен. Книга получилась: Мериме удалось создать обобщенный поэтический образ народа, многосложный и внутренне цельный, раскрывающий свою суть в героической борьбе с поработителями.

Ужасны те испытания, которые пришлось пережить народу, защищаясь от турецкого нашествия («Смерть Фомы II, короля Боснии»), но любовь отважных бойцов к родной земле, их преданность общему делу безграничны, и они предпочитают гибель в бою позору плена или бегства («Битва у Зеницы Великой»). Не менее замечателен и тот урок патриотизма, который малочисленный народ черногорцев преподносит могущественному Наполеону и его рати («Бонапарт и черногорцы»).

В балладах воплощена и другая дорогая сердцу Мериме тема. Цельность характеров, мощность страстей отличает героев «Гюзлы». В течение веков складывались представления народа о чести, доблести, долге. Эти заветы, может быть, прямолинейны и несложны, но им свято хранят верность. Нарушение их равнозначно гибели («Пламя Перрушича»). Иногда эти этические законы жестоки, кровавы. Тем не менее человек отдает всего себя для того, чтобы привести их в исполнение («Боярышник рода Велико»).

В «Гюзле» намечается то чрезвычайно характерное для Мериме-художника внутреннее противопоставление обезличивающей и разъединяющей людей цивилизации и воспеваемой им стихии народной жизни, которое получит впоследствии реалистически более полную и углубленную разработку во многих замечательных произведениях писателя («Письмах из Испании», повести «Кармен» и др.). Это сопоставление возникает и непосредственно на страницах «Гюзлы», например, в балладе «Морлак в Венеции».

Баллады, составившие «Гюзлу», очень разнообразны по тематике и поэтической окраске. В некоторых из них преобладает повествовательное начало, другие носят чисто лирический характер. Их цементирует не только встающий со страниц сборника эпический образ народа, но и лирический образ народного певца, изливающего свою душу в песнях. Созданный Мериме образ поэта, разделяющего печали народа, его страдания и мечты, созвучен устремлениям романтической эстетики. Романтики в своих произведениях противопоставляли поэта – народного барда – индивидуализму, порождаемому в сознании людей искусства буржуазной действительностью. Однако Мериме не удовлетворяется романтически обобщенной и субъективно лирической формой такого противопоставления. Он стремится реалистически конкретизировать и уточнить образ народного поэта. Писатель дает вымышленную биографию некоего сербского поэта и гусляра Иоакинфа Маглановича, со слов которого будто бы и был записан текст баллад. В этом жизнеописании нет ничего исключительного, невероятного. Оно изобилует бытовыми подробностями, деталями и обстоятельствами, типичными для жизни сербского крестьянина начала XIX века. И вместе с тем обыденный и как будто неказистый облик Маглановича полон внутренней романтики, отражающей романтику народной жизни. Биография Маглановича позволила писателю еще нагляднее связать настоящее народа и его героическое прошлое.

Прозаические песни сборника «Гюзла» имели успех. Мистификации Мериме поверили даже такие искушенные читатели, как Мицкевич А. и Пушкин А.С., которые приняли эти произведения за творения славянской народной поэзии и переложили некоторые из них на родные языки. Мицкевич переводит балладу «Морлак в Венеции». Пушкин включает в свои «Песни западных славян» (1835) перевод одиннадцати баллад Мериме («Бонапарт и черногорцы», «Конь», «Вурдалак» и др.), переводит жизнеописание Иакинфа Маглановича. Более проницательным оказался Гёте: он высоко оценил именно стилизаторское мастерство автора книги «Гюзла». Отметив «прекрасный, яркий талант» Мериме, Гете увидел в нем «истинного романтика».

После своей «серьезной шутки» со славянскими песнями Мериме возвращается к жанру драмы и к поискам путей ее обновления. Его увлекает книжная драма - хроника, и в 1828 году он пишет в этом жанре пьесу «Жакерия» с подзаголовком «Сцены феодальных времен». Согласно авторскому замыслу, изложенному в предисловии, в драме соединяются два начала: эпическое (изображение крестьянского мятежа, вызванного «эксцессами феодального строя») и нравоописательное («Я пытался дать представление о жестоких нравах четырнадцатого столетия и думаю, что скорее смягчил, а не сгустил краски моей картины»).

Жакерия – крестьянское восстание 1358 года (Жак – одно из наиболее распространенных простонародных имен, поэтому феодалы презрительно называли взявшихся за оружие крепостных «жаки»). В числе действующих лиц пьесы – сеньоры и рыцари, но значительно больше крестьян, монахов, горожан, вольных стрелков, разбойников и других людей разных сословий. Тем самым создается широкая эпическая панорама народного движения, представленная в тридцати шести картинах, а не в традиционных для французской драматургии пяти актах. Некоторые элементы новой формы, как, например, обилие действующих лиц, частая смена картин и декораций, отсутствие единства места и времени и т. п., делали пьесу почти непригодной для сценического воплощения. Но для Мериме в момент написания «Жакерии» было важно другое – воссоздать в драматическом произведении конкретную эпоху жизни народа, ее исторический дух и «местный колорит».

Молодой писатель, современник блистательной французской исторической школы, превосходит ее в анализе социальных отношений, показывая, как имущественная рознь разъедает единство восставших. Позволяя себе отступать от исторических фактов, Мериме стремится художественно воплотить свое представление о сути событий отдаленной эпохи, осмысливая их в свете нового исторического опыта. Он, конечно, опирался на пример Шекспира, Гёте, следовал советам, изложенным в трактате «Расин и Шекспир». Но его самостоятельности как историка соответствует и самостоятельность художника. Жизнь средневекового общества, очень широко и всесторонне охваченная писателем, предстает в «Жакерии» в виде суровой, ни на мгновенье не прекращающейся социальной борьбы, принимающей к тому же в соответствии с нравами эпохи особенно жестокий и кровопролитный характер. Писатель отчетливо показывает, что в основе этой борьбы лежит столкновение противоположных материальных интересов различных общественных сил, главным образом непримиримый антагонизм между крестьянством, добывающим в поте лица своего хлеб, и нещадно эксплуатирующим его дворянством.

Пьеса представляет собой сцены крестьянской войны, словно бы выхваченные из общей цепи событий, но характеризующие их ход изнутри, помогающие понять, почему восстание вспыхнуло, как оно нарастало, в чем коренились причины его поражения.

Социальная действительность позднего средневековья интересует Мериме не сама по себе. Он стремится, осмысливая исторические факты, сделать более широкие и общезначимые исторические выводы. Именно поэтому в раскаленной общественной атмосфере Франции кануна Июльской революции, в обстановке нарастающего возмущения народных масс режимом Реставрации произведение Мериме звучало политически злободневно.

Драма построена таким образом, что в ней можно обнаружить полемику с принципами классицистического театра (многократный перенос места действия: овраг, готическая зала, деревенская площадь, дороги на опушке леса, внутренний двор мятежников и т.д.; отсутствие единства действия и времени, а также идеального главного героя благородного происхождения). Наряду с этим драматург вновь спорит и с зарождающимся театром романтизма. Так, коллизия «Жакерии» не исключительная, а подлинно жизненная: феодалы воюют с собственными крестьянами, не только жестоко их эксплуатируя, но и попирая постоянно их права. Из столкновения феодалов и крестьян (протест их представлен Мериме как вполне естественный) и проистекает драматическая ситуация пьесы. Народное восстание рисуется драматургом как закономерный взрыв постепенно вызревшего народного гнева.

Произведение Мериме свидетельствовало прежде всего о наличии ярко выраженных материалистических тенденций в подходе писателя к истолкованию прошлого. Отношение автора «Жакерии» к средневековью лишено какого-либо налета типичной для романтиков идеализации этой эпохи. В драме Мериме нет идеального образа борца, который бы, как это бывает в романтических пьесах, бунтовал во имя утверждения своей внутренней и внешней свободы. Его нельзя найти среди крестьян. Крестьяне в «Жакерии» проявляют чрезмерную робость перед феодалами, власть которых воспринималась ими как хорошо укоренившаяся традиция. Мериме намеренно подчеркивал заурядность своих героев. Крестьяне – люди невежественные, неспособные к осмыслению своего положения в свете общественных отношений, испытывающие фанатический страх перед религией. Конечно, можно среди них выделить мужественных и благородных людей, например, Рено, который отомстил за смерть своей сестры и отдал себя добровольно в руки феодала д"Апремона, чтобы он не казнил за его поступок заложников. Рено – фигура трагическая, но не идеальная: при всем величии своего духа это – робкий и покорный раб, доведенный до крайнего отчаяния. Нельзя принять за идеального романтического героя и Пьера, конюшего дочери д"Апремона. Он – выходец из низов, постиг науки и поэзию, храбр и благороден, способен на подвиг во имя любви (спасает свою хозяйку Изабеллу в момент смертельной опасности). Но, приняв участие в восстании, он оказывается ненадежным союзником крестьян (служба при феодальном дворе разорвала естественные связи Пьера с ними), и в итоге идет на прямое предательство их интересов. После колебаний и вспышек плебейского самолюбия в нем берет вверх чувство преданности вассала и он устраивает побег Жильбера, д"Апремона, Изабеллы и других феодалов из осажденного замка.

В идеальных героях у романтиков значились и люди знатные (например, Эрнани у Гюго), но в драме Мериме барон д"Апремон, его окружение, его семья предельно деидеализированы. Особенно это подчеркивается образом десятилетнего Конрада, сына барона, в котором жестокость приобретает патологический характер. Изабелла спесива: она изгоняет крестьянина Пьера из замка, где он вырос и получил воспитание, только за то, что узнает о его к ней любви. История Изабеллы более чем показательна: она опозорена предводителем одного из вольных английских отрядов и поэтому униженно просит его (Сиварда) жениться на ней, ибо тот – дворянин.

Мериме отвергает и романтическую тенденцию связывать идеал с «отверженными», людьми, находящимися по своему общественному положению вне сословий. Атаман воровской шайки Оборотень – вовсе не романтический благородный разбойник. Он смел и умен, но озлобление и жестокость превращают его в человека безнравственного. Уход его отряда в ответственный для восставших момент обрек их на полное поражение и гибель. Среди многочисленных героев пьесы наиболее интересной фигурой представляется брат Жан, предводитель восставших. Ум, хитрость, сила воли, энергичность натуры, просвещенность характерны для этого персонажа. Но сочетание таких качеств все же не дает ему право претендовать на роль идеального героя. Этот образ слишком достоверен и правдив, брат Жан воспринимается не как носитель некоего морального урока, а как живой человек, которому присущи человеческие слабости. Хотя Жан самый бескорыстный среди восставших, он часто действует под влиянием обид, теряя контроль над собой. Смерть героя трагична. Брат Жан становится жертвой глубокого разрыва, существующего между повинующейся стихийным инстинктам крестьянской массой и ее просвещенным, но одиноким предводителем. Охваченные отчаянием и животным страхом крестьяне убивают своего вождя.

Все эти наблюдения позволяют сделать вывод, что в «Жакерии» представления Мериме о социальной обусловленности характеров вполне реалистические: поведением его героев управляет не субъективная воля автора, а смена обстоятельств и социальная психология персонажей. Реалистичны и принципы типизации. Писатель вывел на сцену множество персонажей, придав каждому индивидуальный облик, но стянув поступки, помыслы, внутреннее развитие характеров к перипетиям исторического события. Поэтому пьеса отличается необычайной цельностью и, вопреки фрагментарности сцен, дает возможность почувствовать мощь народного движения и его эпический смысл.

Нельзя не отметить, что, работая над «Жакерией», Мериме развивал дальше те отличительные качества своего мастерства, которые обозначились уже в «Театре Клары Газуль»: умение широко охватывать социальную действительность, предельный лаконизм в обрисовке персонажей, тяготение к быстрой смене мест действия, к непрерывному чередованию кратких сцен, позволяющему выразительно передать динамику и накал общественных конфликтов. Все эти черты делают «Жакерию» одним из самых значительных и смелых творений французской драматургии первой половины XIX века.

В общем русле литературного движения XIX в. встречается немало явлений переходных, неоднозначных, развивающихся на грани литературных направлений и соединяющих в себе разнородные качества; возникают настолько самобытные творческие индивидуальности, что их трудно классифицировать с определенностью, не вызывающей сомнений. К числу тех, кто «сопротивляется» жесткой, однозначной классификации, относится, в частности, П. Мериме.

Проспер Мериме (1803-1870) воспитывался в атмосфере вольномыслия, воспринятого от XVIII в., и культа искусства, который царил в семье.

Его литературная деятельность начинается с перевода «Поэм Оссиана» Дж. Макферсона, через два года он пишет свое первое произведение - драму «Кромвель» (1822) и затем - «Театр Клары Гасуль» (1825), ставшую одной из самых ранних попыток обновления французской драматургии в эпоху романтизма.

«Театр Клары Гасуль» был написан и опубликован как мистификация: авторство пьес приписывалось вымышленной испанской комедиантке Кларе Гасуль. Жизнеописание Клары Гасуль, которым от имени переводчика Жозефа л’Эстранжа предварялись ее произведения, - тоже плод воображения Мериме, как и сам Жозеф л’Эстранж. Книгу украшал портрет Клары Гасуль, написанный Э. Делеклюзом, который придал «испанской комедиантке» черты сходства с Мериме. Принципиально важно то, что автор использует именно испанскую «маску»: традиции драматургии Сервантеса, Лопе де Веги, Кальдерона представляются ему наиболее продуктивными для создания новой, современной драмы.

«Театр Клары Гасуль» включает восемь пьес; три из них по содержанию в той или иной мере соотнесены с историческими событиями («Испанцы в Дании» и дилогия «Инес Мендо»), а остальные написаны на вымышленные сюжеты.

«Испанцы в Дании», соединившие в себе элементы исторической трагедии и мелодрамы, по существу, утверждают новый тип драмы во французском искусстве. В подзаголовке автор назвал свое произведение «комедией в трех днях», пояснив при этом (в комментарии к пьесе «Женщина-дьявол»), что слово «комедия» он употребляет, вслед за Кларой Гасуль и старинными испанскими поэтами, в расширительном смысле: оно означает всякое драматическое произведение. Свою пьесу Мериме делит не на пять актов, как того требовала французская классицистская традиция, а на три, и не на акты, а на дни; согласно испанскому обычаю, не заботится он и о соблюдении классицистских единств места и времени. Другие пьесы «Театра Клары Гасуль» он также называет комедиями, а «Карету святых даров» - сайнетом (жанр испанской драматургии). Все пьесы предваряются эпиграфами из Лопе де Веги, Сервантеса, Кальдерона и сопровождаются авторскими комментариями, поясняющими некоторые исторические факты, испанские реалии, слова, обычаи и т.п.

Едва ли нс самым выразительным приемом в пьесах Мериме стали знаменитые обращения актеров к публике. Например, «Небо и ад» завершается словами персонажа: «Так кончается эта комедия. Не судите строго автора». А в комедии «Инес Мендо, или Торжество предрассудка» только что умершая по ходу сюжета Инес встает со словами: «Автор попросил меня воскреснуть, чтобы попросить у публики снисхождения. Вы можете уйти с приятным сознанием, что третьей части не будет».

Обращением героя к публике привносится нечто комедийное в трагическую ситуацию, непринужденно уравниваются в правах высокое и тривиальное, торжественное и повседневное, бытовое, тяготеющее к низкому. Наконец, свое выражение здесь находит и авторская ирония стилизатора и мистификатора.

Современники восприняли «Театр Клары Гасуль» как новаторское произведение. Либеральная газета «Глоб» сопоставляет его с романами Вальтера Скотта, которые «произвели революцию во всей эпической области нашей литературы... Автор “Театра Клары Гасуль” довершает эту революцию...». Подобная оценка оправданна, так как, действительно, своими пьесами Мериме утверждает новый тип драмы - романтической. Раньше, чем появится главный манифест романтического искусства во Франции - предисловие Гюго к драме «Кромвель» (1827), Мериме реализует важнейшие принципы, которые будут сформулированы в этом манифесте: изображение событий и героев новой истории, а не античности, воссоздание духа эпохи или «местного колорита», свобода от тирании «высокого стиля» в драматургии, использование языка более живого, близкого к разговорному, отказ от таких условностей, как единство места и времени.

Следующее произведение Мериме - тоже мистификация: книга «Гюзла, или Сборник иллирийских песен, записанных в Далмации, Боснии, Хорватии и Герцеговине» (1827). Она включает 29 баллад, написанных самим Мериме, и только одна «Печальная баллада о благородной супруге Асана- Аги» представляет собой перевод сербской народной песни. Мистификации поверили даже такие искушенные славянские читатели, как А. Мицкевич и А. С. Пушкин. Мицкевич переводит балладу «Морлак в Венеции», а Пушкин включает в свои «Песни западных славян» (1835) перевод 11 баллад Мериме («Бонапарт и черногорцы», «Конь», «Вурдалак» и др.), а также переводит составленное Мериме жизнеописание Иакинфа Магла- иовича - сербского поэта и гусляра, вымышленного автора песен. Более проницательным оказался Гёте: он высоко оценил именно стилизаторское мастерство автора книги «Гюзла». Отметив «прекрасный, яркий талант» Мериме, Гёте увидел в нем «истинного романтика».

После своей «серьезной шутки» со славянскими песнями Мериме возвращается к жанру драмы и к поискам путей ее обновления. Его увлекает книжная драма-хроника, и в 1828 г. он пишет в этом жанре пьесу «Жакерия, сцены феодальных времен». Согласно авторскому замыслу, изложенному в предисловии, в драме соединяются два начала: эпическое (изображение крестьянского мятежа, вызванного «эксцессами феодального строя») и нравоописательное («Я пытался дать представление о жестоких нравах четырнадцатого столетия и думаю, что скорее смягчил, а не сгустил краски моей картины»).

Жакерия - крестьянское движение, мятеж Жаков (Жак - простонародное имя). В числе действующих лиц пьесы - сеньоры и рыцари, но значительно больше крестьян, монахов, горожан, вольных стрелков, разбойников и других людей разных сословий. Тем самым создается широкая эпическая панорама народного движения, представленная в 36 картинах, а не в традиционных для французской драматургии пяти актах. Некоторые элементы новой формы, как, например, обилие действующих лиц, частая смена картин и декораций, отсутствие единства места и времени и т.п., делали пьесу почти непригодной для сценического воплощения. Но для Мериме в момент написания «Жакерии» важно другое - воссоздать в драматическом произведении конкретную эпоху жизни народа, ее исторический дух и «местный колорит».

В то же время на фоне «массового героя» достаточно рельефно индивидуализированы характеры главных персонажей: это монах брат Жан, латник Пьер, предводитель разбойников Оборотень. Сочетание общего и крупного планов в пьесе - серьезное достижение автора и свидетельство эволюции, которую претерпевает романтическая драма уже в процессе ее становления.

Конец 1820-х гг. отмечен в творчестве Мериме характерным для романтизма увлечением историей. Вслед за «Жакерией» он пишет исторический роман «Хроника времен Карла IX» (1829).

В предисловии к роману автор говорит: «В истории я люблю только анекдоты, среди анекдотов же предпочитаю те, которые содержат, как мне представляется, подлинную картину нравов и характеров данной эпохи». Стремясь погрузиться в историю на уровне нравов, романист предпочитает в качестве главных героев исторического повествования людей безвестных, вымышленных персонажей. Таковы Жорж и Бернар де Мержи.

Исторические события и персонажи тоже присутствуют в романе, ими в решающей степени определяется судьба вымышленных героев, их частная жизнь. В качестве центрального исторического эпизода Мериме избрал трагедию избиения французских протестантов (гугенотов) католиками в 1572 г. в ночь Святого Варфоломея. Традиционная трактовка событий Варфоломеевской ночи во французской историографии сводилась к обвинению католиков во главе с герцогом Гизом и матерью короля Екатериной Медичи, которая фактически правила страной, когда царствовал ее сын Карл IX. Все эти исторические персонажи фигурируют в романе Мериме, однако представления писателя о причинах трагедии отличаются от традиционных. Главная причина - не в злой воле правителей, а в религиозной нетерпимости и фанатизме, охвативших всю нацию, считает Мериме. Противостояние католиков и гугенотов превратилось в национальное бедствие, гражданскую войну. Всякий католик считал доблестью убить протестанта, протестанты поступали так же в отношении католиков. В это братоубийственное безумие вовлечены Жорж и Бернар де Мержи, что завершается для них братоубийством в прямом смысле слова: Жорж гибнет от руки Бернара.

Таким образом, судьба братьев де Мержи обусловлена общей атмосферой фанатичного религиозного противостояния, которым был отмечен XVI в. Оба они воплощают историческую психологию нации в эпоху религиозных войн.

В соответствии с поэтикой романтического исторического романа события далекого прошлого осмысляются у Мериме в соотнесенности с современной жизнью. На это писатель обращает внимание в предисловии к роману. Проблема гражданских столкновений на религиозной почве была актуальной в конце 1820-х гг., а напоминание о Варфоломеевской ночи могло служить вполне уместным в этих обстоятельствах «уроком истории».

Сопоставления истории и современной жизни далеко не всегда приводят Мериме к выводам в пользу последней. Так, размышляя о характерных для XVI в. представлениях о чести, преступлении, смелости, он отмечает, «как выродились энергичные страсти в наши дни». Этот мотив очень скоро получит развитие в его новеллах о современном человеке; в историческом же романе акцент сохраняется на изображении нравов XVI в. и соответствующих им характеров, отмеченных динамичностью, активностью, физической силой и доблестью, не скованной долгими размышлениями или сомнениями. Герои «Хроники» проявляют себя в действии, в поступках, чем в решающей степени определяется динамика развития сюжета романа. Мериме не задерживается на пространных описаниях, он дает о героях и месте действия лишь самые необходимые предваряющие сведения и как можно скорее предоставляет читателю возможность наблюдать «сцены», в которых о героях красноречиво говорят их поступки, а не авторские рассуждения. Этим создается эффект стремительно развивающегося действия, «очищенного» от традиционных длиннот исторического романа.

В композиционной разомкнутости «Хроники», в незавершенности любовной линии Бернара де Мержи и Дианы проявляется еще один принципиально важный для Мериме момент структурной организации произведения: сочетая в «синтетическом» (в духе В. Скотта) романе эпическое, лирическое и драматическое начала, писатель отдает доминирующую роль эпическому сюжету (событиям Варфоломеевской ночи), поэтому, когда последний представляется ему исчерпанным, он и находит возможным оставить лирический сюжет без логического завершения: «Утешился ли Мержи? Завела ли Диана другого любовника? Предоставляю решить это читателю, который, таким образом, сможет закончить роман по своему вкусу».

1820-е гг. для Мериме необычайно плодотворны. Вслед за драмой, поэтической стилизацией и романом он обращается к новелле, которая до конца останется его излюбленным жанром. И хотя количество новелл, написанных Мериме, невелико (их около двух десятков), они представляют собой значительное и яркое явление в истории французской литературы.

Первые новеллы Мериме пишет в 1829 г., последние датируются 1860-ми гг. Они публикуются по мере написания, и только первые автор издает отдельным сборником «Мозаика» (1833). Уже в заглавии отражается неоднородность, разнообразие истоков и тематики произведений, составивших книгу. Здесь и нравоописательные очерки под названием «Письма из Испании», и подражания испанскому сюжету («Жемчужина Толедо»), шведской легенде («Видение Карла XI») или средневековой неаполитанской сказке («Федериго»), и рассказ о бунте невольников на корабле работорговца («Таманго»), и корсиканская история («Матео Фаль- коне»), и эпизод из военной жизни («Взятие редута»), и новеллы о нравах парижского «света» («Этрусская ваза», «Партия в триктрак»), и маленькая пьеса «Недовольные».

Уже в «Мозаике» проявляется талант Мериме-новеллиста, и его рассказы могут быть отнесены к лучшим образцам этого жанра. Таков, например, небольшой рассказ «Взятие редута», записанный, как сообщает автор, со слов друга-офицера, вспоминающего о своем первом сражении. Это было взятие Шевардинского редута в России в 1812 г.

Мастерство Мериме проявляется здесь в полной мере. В пределах очень ограниченного пространства короткой новеллы ему удается с достоверностью обрисовать и сражение, и общий дух императорской гвардии, и психологическое состояние неискушенного молодого человека, впервые оказавшегося на поле боя.

«Мозаика» складывается в значительной степени из сюжетов, выросших на почве романтических интересов Мериме 1820-х гг., его увлечения «местным колоритом», легендами разных народов, фольклором. Но теперь он стремится не столько к стилизации, как прежде, сколько к созданию оригинальных произведений в духе новых тенденций в литературе.

Каждая из новелл интересна не только своими национальными корнями, но и актуальным для времени Мериме звучанием. Так, например, «Таманго» являет собой убедительное выражение принципов романтической историографии 1820-х гг. и идей политического либерализма, которым Мериме сочувствовал. В новелле слышны характерная для романтизма реплика руссоистской теории «естественного человека», а также выражение концепции прогресса цивилизации и представлений Мериме о свободе в их соотнесенности с современными ему идеями аболиционизма. Своего рода полюсами, в пределах которых все эти проблемы выстраиваются в их взаимосвязи, служат образы «дикаря» Таманго и «цивилизованного» европейца, работорговца капитана Леду. Символичны бунт невольников и его трагические последствия не только для белой команды корабля, но и для самих чернокожих рабов, в том числе и для Таманго. Убив своего хозяина и матросов, они остаются невольниками своей дикости и невежества: неспособность управлять кораблем обрекает их на гибель (только Таманго остается в живых, но обречен на жалкое существование). Подлинную свободу Мериме считает результатом длительного исторического пути народа и его постепенного приобщения к цивилизации. Свободу недостаточно провозгласить, до нее нужно «дорасти», поднявшись по ступеням прогресса.

В «Матео Фальконе» воплощена тема корсиканского национального характера, в 1810-1820-е гг. особенно привлекавшая внимание потому, что Корсика - родина Наполеона. Корсика была особым миром, хотя и территориально близким Европе, но совершенно отличным от нее во всем, что касается нравов, представлений о чести и долге, справедливости и мужестве. Конечно, Мериме вовсе нс считает достойной подражания расправу Матео Фальконе над своим сыном. Поступок корсиканца, ужасающий цивилизованного человека своей жестокостью, требует не оправдания, а объяснения как образец суровых нравов корсиканцев, пока еще сохранивших «естественные» страсти, цельность характеров и бескомпромиссную мораль, в то время как европейцы ценою утраты всего этого приобщались к прогрессу. Корсиканский «местный колорит», таким образом, заставляет вспомнить о характере окружающей цивилизованной жизни.

Традициям «местного колорита» в той или иной мере отвечают большинство новелл Мериме. После «Мозаики» он пишет повести «Души чистилища» (1834), «Коломба» (1840), «Кармен» (1845), «Переулок госпожи Лукреции» (1846), а позднее - «Джуман» (1868) и «Локис» (1869). В этих произведениях изображаются правы и характеры, необычные по сравнению с теми, которые можно было наблюдать в современном Мериме парижском обществе. Даже жизнь обитателей небольшого городка Илля и его окрестностей («Венера Илльская», 1837) отмечена особым «местным колоритом», который определяется господствующими здесь предрассудками, предубеждениями, легендами. Фантастическое тесно сплетается с реальной жизнью людей, что позволяет автору мастерски увязать мотивы сверхъестественного происшествия и тривиального преступления, придав тем самым сюжету необыкновенную остроту и занимательность. «Венеру Илльскую» писатель считал своей лучшей новеллой.

С 1834 г. он служит главным инспектором исторических памятников Франции, в этом качестве много путешествует по стране и за ее пределами (в Испанию, Англию, Италию, на Корсику, в Малую Азию) и пишет книги о своих путешествиях («Заметки о путешествии на юг Франции», 1835; «Заметки о путешествии на запад Франции», 1835; «Заметки о путешествии по Корсике», 1840), а также труды исторического содержания («Очерки римской истории», 1844; «История дона Педро I, короля Кастилии», 1848; «Исторические и литературные очерки», 1855).

В 1845 г. Мериме публикует еще одно произведение, отмеченное духом «местного колорита», - повесть «Кармен». «Кармен» стала, пожалуй, самым известным произведением Мериме (чему в значительной мере способствовала опера Ж. Бизе того же названия, созданная в 1874 г.). Характерно, что в «Кармен» писатель вновь обращается к теме, уже звучавшей в его творчестве. Тема неодолимой любви была воплощена в одноактной комедии «Женщина-дьявол» из «Театра Клары Гасуль». В «Кармен» движимый слепой любовью Хосе становится дезертиром, контрабандистом, вором, убийцей и в конце концов приговорен к смерти. Но сюжет, выстроенный как история Хосе, концентрируется вокруг андалусской цыганки Кармен. Ее характер впитал все цыганские обычаи, понятия о любви, о свободе и достойном образе жизни, представления цыган о патриотизме, понимаемом как верность но отношению к своим соплеменникам (оборотной стороной их патриотизма оказывается «искреннее презрение к народу, оказывающему им гостеприимство»).

Едва ли можно говорить о поэтизации «экзотического» характера Кармен у Мериме. Она лжива, вероломна, безжалостна; обман и воровство для нее так же естественны, как скитания и завораживающие танцы; ее любовь не только свободна, но и примитивна. Не случайно эпиграфом к повести служат строки: «Всякая женщина - зло; но дважды бывает хорошей: или на ложе любви, или на смертном одре». Автор, выступающий в повести в роли рассказчика-путешественника, изучающего нравы испанских цыган, считает, что характер героини предопределен традициями ее народа, и сочувствует несчастному Хосе, который стал преступником и обречен на смерть из-за любви к Кармен. «Это калес (так называют себя цыгане. - Примечание Мериме) виноваты в том, что воспитали ее так», - заключает свою предсмертную исповедь Хосе. И как бы продолжая и подтверждая эту мысль, Мериме завершает повесть главой, представляющей собой, по существу, небольшой трактат об испанских цыганах. Объясняя характер Кармен, он стремится при этом дать читателям «выгодное представление» не о самой Кармен, а о «своих исследованиях в области ром- мани» (т.е. цыганских нравов).

Таким образом, сочувствие и восхищение романтиков, традиционно сопутствующие идее свободного, естественного чувства, в новелле Мериме явно отступают перед объективным аналитическим началом, присущим скорее реалистическому методу. Писатель щедро привносит в повесть собственные этнографические интересы и познания; авторские комментарии, сопровождающие текст, изобилуют сведениями о цыганских обычаях, пояснениями цыганских слов, поговорок и т.п. В то же время любые элементы условной декоративности, внешней эффективности, любования экзотическим материалом и всякого пафоса остаются «за кадром» произведения. «Местный колорит» обретает здесь ощутимо иное по сравнению с романтическим качество. Это же проявляется и в поздней новелле «Локис» (1869), завершающей «экзотическую» линию, которая остается постоянным и, пожалуй, наиболее устойчивым лейтмотивом всей новеллистики Мериме.

Если в «экзотических» новеллах писатель лишь иногда и опосредованно касается проблем современного французского общества, то к непосредственному изображению этого общества он обращается в новеллах «Партия в триктрак» и «Этрусская ваза» (обе - 1830), оставаясь при этом в рамках «великосветской» тематики, отвечавшей традиции романтической французской литературы 1820-х гг. Его герои - Сен-Клер («Этрусская ваза») и капитан Роже («Партия в триктрак») - представители «света» и в то же время отчетливо выделяются на фоне людей своего круга. Они - «лучшие», более тонкие душевно, честные, думающие и уже в силу этого ощущающие себя одинокими в своей среде. В соответствии с наблюдением, сделанным еще в период работы над «Хроникой времен Карла IX», Мериме изображает современного человека рефлектирующим, удрученным сомнениями в духе романтической «болезни века». Сен-Клер переживает драму ревности; Роже мучается угрызениями совести - сплутовав в карточной игре, он спровоцировал самоубийство партнера. Но ни тот ни другой не могут предпринять ничего, что помогло бы их самоутверждению и победе над обстоятельствами. Хотя история каждого из них непохожа на другую, финалом в обоих случаях становится гибель героя. Сен-Клер убит на дуэли, а Роже отправляется в армию под пули врага, с тем чтобы принять смерть как кару за бесчестный поступок.

Выдерживая повествование в лаконичной, несколько отстраненной манере, Мериме избегает прямых авторских суждений, и тем выразительнее становятся тонко найденная деталь, штрих, подмеченные автором и много говорящие читателю. К числу таких деталей относятся, например, в конце «Этрусской вазы» сломанный пистолет, отброшенный после смертельного выстрела, и небрежные слова секунданта, досадующего, что едва ли удастся починить его. Об убитом только что человеке - ни слова. Эта сцена пронизана горькой иронией, вызванной ощущением бессмысленности благородного, честного вызова героя своему предполагаемому обидчику, сожалением о жизни, погубленной по ничтожному поводу. В иронии, вводимой деликатными, едва заметными штрихами, проявляется яркая особенность индивидуального стиля Мериме. В авторской иронии нередко «зашифрована» оценка героя, его поступков или всей ситуации, которая диктует персонажам определенное поведение.

Мастерство проницательного психолога и рассказчика проявляется во всем блеске в «Двойной ошибке». В этой повести рельефно проявляются и другие особенности творческой манеры Мериме-рассказчика. Авторская речь искусно соединяется с диалогом персонажей, в самой же авторской речи главная роль принадлежит динамичному повествованию, а описание в высшей степени лаконично. Большой выразительностью отличается удачно найденная деталь, характерный штрих.

Параллельно с «великосветской» повестью Мериме создает две новеллы, в которых выходит за рамки этой тематики: «Арсена Гийо» (1845) и «Аббат Обен» (1846). Здесь появляются темы, более или менее близкие к социальным мотивам, характерным для литературы 1840-х гг., и не только реалистической, но и романтической (Гюго, Жорж Санд, Э. Сю). При своей выразительности эти две новеллы даже в сочетании с другими остаются чем-то вроде разрозненных эскизов к картине; они могли бы стать правдивыми фрагментами панорамы жизни современного общества, но такой панорамы писатель не создает и едва ли замышлял подобное.

В новеллах 1860-х гг. «Голубая комната», «Джуман», «Локис» Мериме еще раз проявляет себя мастером острого, занимательного и даже загадочного сюжета.

Новеллистика стала высшим достижением художественного творчества Мериме. В новеллах проявилось психологическое мастерство писателя, его умение выразить многое через тонко подмеченную деталь, которая органично вписывается в эмоционально сдержанное повествование.

Отсутствие описательных и лирических излишеств, а также ироничность повествовательной манеры Мериме иногда дают повод говорить о реализме как творческом методе писателя. Однако сам по себе способ повествования, структура и приемы которого ассоциируются с «реалистическим» письмом, еще не создает реалистического художественного сознания во всеобъемлющем смысле этого понятия. К тому же тип авторской речи, свободной от эмоциональной напряженности, нс является монополией реализма, его можно встретить и у романтиков (например, в новеллах Виньи). Реализм как художественное сознание и метод творчества предполагает системное аналитическое исследование той реальности, с которой соприкасается художник, изучение общества и психологии современного человека в многообразных взаимосвязях всех элементов этой реальности, рассматриваемой как некое единство, как система. Так понимал задачу писателя Бальзак, называвший себя «секретарем» и «историком» современного общества. У Мериме же мы находим лишь отдельные, достаточно разрозненные, хотя и очень правдивые и отмеченные тонким психологизмом зарисовки этой реальности.

Критическая направленность иронии Мериме также говорит скорее не о расхождении, а о родстве с романтиками, у которых «болезнь века» возникла на почве именно острокритического восприятия реальности.

В целом в новеллистике Мериме движется в сторону реализма, но это движение в русле романтических традиций, а элементы новой, реалистической ориентации еще не создают в его творческой практике того комплекса признаков, совокупность которых позволила бы безоговорочно считать писателя реалистом. Это обстоятельство ни в коей мере не умаляет значения творчества Мериме в целом и его новеллистики в частности. Новеллам Мериме принадлежит одно из самых значительных мест в истории этого жанра в XIX в.

Характер двух последних десятилетий жизни Мериме определяется в значительной степени тем прочным положением в обществе и солидным авторитетом, которые он снискал своим творчеством, административной службой и научными трудами. Мериме становится академиком (1844) Второй империи, более того - человеком, близким к императорскому семейству (писатель давно был знаком и дружен с Евгенией Монтихо, ставшей в 1853 г. женой императора Наполеона III). Однако он не только пользуется плодами благополучной жизни, но и продолжает творческую деятельность, в основном по двум направлениям: не оставляет ранее освоенные им жанры новеллы и драмы и одновременно с этим увлекается изучением русской истории и русского языка, а также переводами. Он создает сатирическую комедию «Два наследства» (1850) и работает над драмой «Первые шаги авантюриста» (1852). Эго произведение, оставшееся неоконченным, представляет собой сцены из русской истории Смутного времени начала XVII в. и посвящено самозванцу Лжедмитрию. Фигура последнего и вообще история самозванства в России привлекает особое внимание Мериме. Так, в 1853 г. он пишет сочинение «Лжедмитрий - эпизод русской истории». Чуть позднее писатель обращается к истории народных движений («Казаки Украины», 1855; «Восстание Разина», 1861; «Казаки былых времен», 1863). Его внимание привлекает также эпоха Петра I.

Углубляясь в историю России, Мериме испытывает потребность обратиться и к русской литературе. Интерес к национальной самобытности и культуре разных народов всегда был характерен для него, а русские литераторы входили в число друзей писателя начиная с 1820-х гг., и через них он мог знать о тех или иных моментах литературной жизни в России. Эпизод с пушкинскими «Песнями западных славян», конечно, не мог оставить Мериме равнодушным. Со временем А. С. Пушкин стал его любимым русским писателем, а особое предпочтение он отдавал «Цыганам». Мериме переводит эту поэму (прозой), ряд стихотворений Пушкина, «Пиковую даму» и «Выстрел». Ему принадлежат также переводы из Гоголя («Ревизор») и Тургенева (из «Записок охотника»). В 1868 г. Мериме пишет обстоятельную статью «Александр Пушкин», в которой вопреки распространенному тогда мнению о решающем влиянии Байрона на творчество Пушкина акцентирует идею самобытности таланта русского поэта. В статье содержатся также интересные критические суждения о трагедии 11уш- кина «Борис Годунов». 1868 годом датируется и очерк Мериме «Иван Тургенев». С Тургеневым Мериме был знаком с 1857 г.; писатели совместно готовили прозаический перевод поэмы М. Ю. Лермонтова «Мцыри». Ряд статей Мериме посвящены произведениям Тургенева (романы «Отцы и дети», «Дым», а также «Записки охотника» и др.).

О значении того, что Мериме сделал для знакомства французских читателей с русской литературой, говорил еще И. С. Тургенев: «Мы, русские, обязаны почтить в нем человека, который питал искреннюю и сердечную привязанность к нашему русскому народу, к нашему языку, ко всему нашему быту, - человека, который положительно благоговел перед Пушкиным и глубоко и верно ценил красоту его поэзии».

«Русская» страница творчества Мериме - еще один штрих к портрету французского писателя, который был яркой творческой индивидуальностью. Своим неповторимым «почерком» он отличается от многих совре- менников-романтиков, но не противостоит им. Романтическая эстетика отрицала стереотипы, требовала оригинальности каждого художника, и это давало всем ее приверженцам широкую свободу. В середине XIX в., когда продолжает развиваться творчество Мериме, рамки этой свободы еще более раздвигаются, что и порождает такие трудно поддающиеся жесткой классификации явления, каким является творчество Мериме.

Свое первое произведение писатель представил публике в 20 лет, будучи еще совсем молодым. Первым произведением была драма «Кромвель». Этот роман Проспер представил на суд в литературном кружке и заслужил похвалу опытных товарищей. Однако сам писатель не был доволен работой, и в печать она не попала.

Свои первые драматические пьесы писатель опубликовал в 1852 году и обозначил, что это произведения неизвестных испанских писателей, всего лишь переведенные им. Ампер заявил, что эти произведения могли бы принадлежать сыну Шекспира. Второе произведение Мериме «Гузла» также наделало много шума в Европе, так как являлось ловкой подделкой народных мотивов. По сути произведение «Гузла» являлось переводом иллирийского фольклора. Оба произведения отразились и на дальнейшем творчестве писателя.

Вкладом во французскую литературу является также произведение «Хроника царствования Карла IX». Мериме обладал способностью отлично отображать военные сцены, хотя сам не был на войне. Данное произведение считается одним из самых достоверных исторических романов той эпохи. Историческим произведением также считается реалистическая история из жизни «Матео Фальконе». Данное произведение описывает жизнь корсиканцев. Одним из важных и необычных романов можно считать «Таманго» - история о торговле африканскими рабами.

Самой знаменитой французской новеллой стало произведение «Кармен», созданное в 1845 году. Все романы Мериме являются беспристрастными, холодными, с четким изложением фактов и большим внимание к деталям. В его творчестве земное торжествует над небесным. Он относился гротескно даже к любви, в его произведениях нет романтики. Много места в произведениях занимает борьба народов против правителей, также он занимался переводом произведений русских писателей, в частности Пушкина и Гоголя.

«Кармен», 1845.

Ранней осенью 1830 г. любознательный учёный (в нем угадывается сам Мериме) нанимает в Кордове проводника и едет на поиски древней Мунды, где произошло последнее победоносное испанское сражение Юлия Цезаря. Полуденный зной заставляет его искать прибежища в тенистом ущелье. Но место у ручья уже занято. Навстречу рассказчику настороженно поднимается ловкий и сильный малый с мрачным гордым взглядом и светлыми волосами. Путешественник обезоруживает его предложением разделить с ним сигару и трапезу, и дальше они продолжают путь вместе, несмотря на красноречивые знаки проводника. Они останавливаются на ночлег в отдалённой венте. Спутник кладёт рядом мушкетон и засыпает сном праведника, а учёному не спится. Он выходит из дома и видит крадущегося проводника, который собирается предупредить уланский пост, что в венте остановился разбойник Хосе Наварро, за поимку которого обещаны двести дукатов. Путешественник предупреждает спутника об опасности. Теперь они связаны узами дружбы.

Учёный продолжает свои розыски в библиотеке доминиканского монастыря в Кордове. После заката солнца он обычно гуляет по берегу Гвадалкивира. Однажды вечером на набережной к нему подходит женщина, одетая как гризетка, и с пучком жасмина в волосах. Она невысока, молода, хорошо сложена, и у неё огромные раскосые глаза. Учёного поражает её странная, дикая красота и особенно взгляд, одновременно чувственный и дикий. Он угощает её сигаретами, узнает, что её зовут Кармен, что она цыганка и умеет гадать. Он просит разрешения проводить её домой и показать ему своё искусство. Но гадание прервано в самом начале - распахивается дверь, и в комнату с ругательствами врывается закутанный в плащ мужчина. Учёный узнает в нем своего друга Хосе. После яростной перепалки с Кармен на незнакомом языке Хосе выводит гостя из дома и указывает дорогу к гостинице. Учёный обнаруживает, что у него тем временем исчезли золотые часы с боем, которые так понравились Кармен. Огорчённый и пристыженный учёный покидает город. Через несколько месяцев он снова оказывается в Кордове и узнает, что разбойник Хосе Наварро арестован и ждёт казни в тюрьме. Любопытство исследователя местных нравов побуждает учёного посетить разбойника и выслушать его исповедь.

Хосе Лисаррабенгоа рассказывает ему, что он баск, родился в Элисондо и принадлежит к старинному дворянскому роду. После кровавой драки бежит из родного края, вступает в драгунский полк, служит усердно и становится бригадиром. Но однажды, на его несчастье, его назначают в караул на севильскую табачную фабрику. В ту пятницу он впервые видит Кармен - свою любовь, муку и погибель. Вместе с другими девушками она идёт на работу. Во рту у неё цветок акации, и идёт она, поводя бёдрами, как молодая кордовская кобылица. Через два часа вызывают наряд, чтобы прекратить кровавую ссору на фабрике. Хосе должен отвести в тюрьму зачинщицу ссоры Кармен, которая изуродовала ножом лицо одной из работниц. По дороге она рассказывает Хосе трогательную историю о том, что она тоже из страны басков, в Севилье совсем одна, её травят как чужую, потому она и взялась за нож. Она лжёт, как лгала всю жизнь, но Хосе верит ей и помогает бежать. За это он разжалован и на месяц отправлен в тюрьму. Там он получает подарок Кармен - хлебец с напильником, золотой монетой и двумя пиастрами. Но Хосе не хочет бежать - воинская честь удерживает его. Теперь он служит простым солдатом. Однажды он стоит на часах у дома своего полковника. Подъезжает экипаж с цыганами, приглашёнными для увеселения гостей. Среди них Кармен. Она назначает Хосе встречу, они проводят вместе безоглядно счастливый день и ночь. При прощании Кармен говорит: «Мы квиты. Прощай... Знаешь, сынок, мне кажется, я немножко тебя полюбила. Но <…> волку с собакой не ужиться», Тщетно пытается Хосе найти Кармен. Она появляется только тогда, когда нужно провести контрабандистов через пролом в городской стене, который охраняет Хосе. Так, за обещание Кармен подарить ему ночь он нарушает воинскую присягу. Затем он убивает лейтенанта, которого приводит к себе Кармен. Он становится контрабандистом. Какое-то время он почти счастлив, так как Кармен иногда ласкова с ним - до того дня, когда в отряде контрабандистов появляется Гарсиа Кривой, отвратительный урод. Это муж Кармен, которого ей наконец удаётся вызволить из тюрьмы. Хосе и его «соратники» занимаются контрабандой, грабят и иногда убивают путешественников. Кармен служит им связной и наводчицей. Редкие встречи приносят короткое счастье и нестерпимую боль. Однажды Кармен намекает Хосе, что во время очередного «дела» можно было бы подставить кривого мужа под вражеские пули. Хосе предпочитает убить соперника в честном поединке и становится ромом (по-цыгански мужем) Кармен, но она все более тяготится его навязчивой любовью. Он предлагает ей изменить жизнь, уехать в Новый Свет. Она же поднимает его на смех: «Мы не созданы для того, чтобы сажать капусту». Через некоторое время Хосе узнает, что Кармен увлечена матадором Лукасом. Хосе неистово ревнует и снова предлагает Кармен уехать в Америку. Она отвечает, что ей и в Испании хорошо, а жить с ним она все равно не будет. Хосе везёт Кармен в уединённое ущелье и снова и снова спрашивает, последует ли она за ним. «Любить тебя - не могу. Жить с тобой - не хочу», - отвечает Кармен и срывает с пальца подаренное им кольцо. В ярости Хосе дважды вонзает в неё нож. Он хоронит её в лесу - она всегда хотела обрести вечный покой в лесу - и кладёт в могилу кольцо и маленький крестик.

В четвёртой и последней главе новеллы рассказчик самозабвенно делится с читателями своими наблюдениями над обычаями и языком испанских цыган. Под конец он приводит многозначительную цыганскую пословицу: «В наглухо закрытый рот мухе заказан ход».

Анализ

«Кармен» получила мировую известность благодаря одноимённой опере Жоржа Бизе.

Кармен как наиболее яркая представительница женского рода на примере своей судьбы подтверждает высказанную много веков назад литературную мудрость: завзятая мошенница и блудница, подстрекающая своих любовников и мужей на преступления, она ведёт себя благородно в любви и не отступает от своих представлений даже под страхом смерти. До последнего преданная своему роми, готовая ради него на всё (подкуп, продажу своего тела, воровство и убийство) цыганка способно самоотверженно ухаживать за раненым, когда ему нужна помощь, и без труда бросить его при любом ограничении её свободной воли.

Главная трагедия Кармен в её сильно развитой чувственности. Как представительница кочевого племени, лишённого корней, привязанностей и даже веры, цыганка живёт сиюминутными порывами: если она любит, то любит сейчас; если она чего-то не хочет, то не захочет никогда. Кармен не привыкла ни в чём себя ограничивать и любой, кто пытается подогнать её жизнь под строго установленные рамки, становится ей врагом. Смерть девушки трагична, но естественна в понимании самой Кармен: она покорно отдаётся на волю мужа, имеющего право убить её, но не соглашается идти против своей внутренней сути.

Трагическая история любви обрамляется обыденным повествованием о рядовом исследовательском путешествии по Испании, во время которого рассказчик в начале знакомится с контрабандистом-разбойником доном Хосе (первая глава) и прекрасной цыганкой-мошенницей Кармен (вторая глава) и только потом уже узнаёт о том, как свела судьба этих героев и чем всё закончилось (третья глава). Последняя, четвёртая часть новеллы представляет собой культурно-этнографическую справку о происхождении, особенностях характера и жизни испанских цыган, их языковой общности и отличиях от кочевых народов других стран Европы. Поставленная в центр неспешного повествования история любви дона Хосе и Кармен приобретает дополнительную яркость: она оттеняется спокойной, лишённой страстей жизнью человека, занятого законопослушным исследовательским делом.

Относящаяся к жанру психологических новелл «Кармен» лишена подробных описаний эмоций или пространных диалогов героев. Внутренние переживания персонажей автор передаёт за счёт внешней экспрессивности (во внешности, одежде, жестах и поведении) и сюжетных действий, которые говорят сами за себя: нападение Кармен на работницу севильской табачной фабрики, многочисленные романы цыганки с целью грабежа богачей, убийство доном Хосе поручика, его стычки с кавалеристами, «дуэль» между доном Хосе и мужем Кармен – Гарсией Кривым, убийство Кармен доном Хосе.

Художественный образ Кармен строится на принципе контраста: девушка красива за счёт причудливого сочетания прекрасного и уродливого; при всей своей бедности она носит неизменно яркую, бросающуюся в глаза одежду; в её характере сочетаются как низменные, так и прекрасные черты. В отличие от статичного, сложившегося задолго до начала повествования, образа Кармен образ дона Хосе рисуется в динамике: в начале читатель узнаёт о честной кавалерийской жизни героя, затем знакомится с процессом его постепенного морального падения, вызванного страстной любовью к цыганке. Внешние неблаговидные поступки контрабандиста сочетаются с его внутренним благородством: дон Хосе умеет быть признательным за помощь (автору-рассказчику), готов помочь раненому товарищу (в отличие от Кривого, убивающего «обузу» без лишних раздумий), не считает себя вправе стрелять в спину даже самому отъявленному бандиту и сопернику в любовных делах (мужу Кармен).

Социальное падение дона Хосе не меняет его натуры и происходит в силу непреодолимых жизненных обстоятельств: стремления быть рядом с любимой женщиной и невозможности продолжать прежний образ жизни. Излишняя горячность, толкнувшая героя на убийство из ревности, не оставила ему другого выбора, кроме как стать контрабандистом. При этом до самого конца дон Хосе верил и надеялся на то, что всё ещё можно исправить: он несколько раз призывал Кармен бросить всё и уехать в Новый свет с тем, чтобы зажить там честной жизнью, но его мечте не суждено было сбыться. Выросшая среди разбойников цыганка не представляла себе иной жизни, кроме как той, которую она вела в Испании, и не хотела связывать себя обязательствами с нелюбимым человеком.

Реалистическое начало новеллы проявляется в её социальной направленности, объясняющей появление в Испании контрабандистов, разбойников и убийц. Социальное расслоение общества Мериме показывает, не уточняя, его причин, но по тому, что высшие военные должности занимают богатые люди, говорить о последних и не требуется – читатель сам может всё понять, без объяснений. По этой же причине автор избегает и оценочных суждений, даже по самому драматичному вопросу новеллы – убийству Кармен. Он намеренно закрывает своё произведение рассказом о том, кто такие цыгане, потому что переживать за судьбу конкретной цыганки читатель должен сам, в силу своих личных представлений о случившемся. Достаточно и того, что в новелле даётся просьба убийцы отслужить обедню за его душу и душу убитой им женщины, а также передать его серебряный образок матери.

Новелла Мериме лишена живописных описаний природы и бытовых подробностей. Художественное время её действия располагается в двух пластах: настоящем (встреча рассказчика с доном Хосе и Кармен) и прошлом (рассказ дона Хосе о своей жизни и случившемся после первой встречи с рассказчиком). Основное место действия произведения – Кордова, дополнительное – Гибралтар. Вневременным является рассказ о цыганах, неизвестно когда появившихся в Испании и расселившихся по всей Европе.

Маттео Фальконе (1829).

Если пройти от Порто-Веккьо в глубь Корсики, то можно выйти к обширным зарослям маки - родине пастухов и всех, кто не в ладах с правосудием. Корсиканские земледельцы выжигают часть леса и с этой земли получают урожай. Корни деревьев, оставшиеся в земле, вновь пускают частые побеги. Вот эта густая перепутанная поросль высотой в несколько метров и называется маки. Если вы убили человека, бегите в маки, и вы проживёте там в безопасности, имея при себе оружие. Пастухи накормят вас, и вам не будут страшны правосудие или месть, если только не спускаться в город, чтобы пополнить запасы пороха.

Маттео Фальконе жил в полумиле от маки. Он был богатым человеком и жил на доходы от своих многочисленных стад. На то время ему было не более пятидесяти лет. Это был невысокий, крепкий и смуглый человек с вьющимися чёрными волосами, орлиным носом, тонкими губами, большими живыми глазами. Его меткость была необычной даже для этого края хороших стрелков. Такое необыкновенно высокое искусство сделало Маттео известным. Его считали таким же хорошим другом, как и опасным врагом; впрочем, он жил в мире со всеми в округе. Рассказывали, что когда-то он застрелил своего соперника, но ту историю замяли, и Маттео женился на Джузеппе. Она родила ему трёх дочерей и сына, которому он дал имя Фортунато. Дочери были удачно выданы замуж. Сыну исполнилось десять лет, и он подавал уже большие надежды.

Однажды ранним утром Маттео с женой отправились в маки поглядеть на свои стада. Фортунато остался один дома. Он нежился на солнышке, мечтая о будущем воскресенье, как вдруг его размышления были прерваны ружейным выстрелом со стороны равнины. Мальчик вскочил. На тропинке, ведущей к дому Маттео, показался бородатый человек, в лохмотьях и шапке, какие носят горцы. Его ранили в бедро, и он с трудом передвигал ноги, опираясь на ружье. Это был Джанетто Санпьеро, бандит, который, отправившись в город за порохом, попал в засаду корсиканских солдат. Он яростно отстреливался и, в конце концов, сумел уйти.

Джанетто узнал в Фортунато сына Маттео Фальконе и попросил спрятать его. Фортунато заколебался, и Джанетто пригрозил мальчишке ружьём. Но ружье не могло напугать сына Маттео Фальконе. Джанетто упрекнул его, напомнив, чей он сын. Засомневавшись, мальчик потребовал плату за свою помощь. Джанетто протянул ему серебряную монету. Фортунато взял монету, и спрятал Джанетто в копне сена, стоявшей возле дома. Затем хитрый мальчишка притащил кошку с котятами и уложил их на сено, чтобы казалось, что его давно не ворошили. После этого он, как ни в чем не бывало, растянулся на солнцепёке.

Несколько минут спустя шестеро солдат под командой сержанта уже стояли перед домом Маттео. Сержант, Теодор Гамба, гроза бандитов, приходился дальним родственником Фальконе, а на Корсике, более чем где либо, считаются с родством. Сержант подошёл к Фортунато и начал расспрашивать, не проходил ли кто мимо. Но мальчишка так дерзко и насмешливо отвечал Гамбе, что тот, вскипев, приказал обыскать дом и стал угрожать Фортунато наказанием. Мальчик же сидел и спокойно гладил кошку, ничем не выдав себя даже тогда, когда один из солдат подошёл и небрежно ткнул штыком в сено. Сержант, убедившись, что угрозы не производят никакого впечатления, решил испытать силу подкупа. Он вытащил из кармана серебряные часы и пообещал отдать их Фортунатто, если тот выдаст преступника.

Глаза Фортунатто загорелись, но все же он не протянул руки за часами. Сержант все ближе и ближе подносил часы к Фортунато. В душе Фортунато вспыхнула борьба, а часы покачивались перед ним, задевая кончик его носа. Наконец Фортунато нерешительно потянулся к часам, и они легли на его ладонь, хотя сержант все ещё не выпускал из рук цепочку. Фортунато поднял левую руку и указал большим пальцем на копну сена. Сержант отпустил конец цепочки, и Фортунато понял, что часы теперь его. А солдаты принялись тотчас же раскидывать сено. Джанетто был найден, схвачен и связан по рукам и ногам. Когда Джанетто уже лежал на земле, Фортунато бросил ему обратно его серебряную монету - он сознавал, что уже не имеет на неё права.

Пока солдаты сооружали носилки, на которых можно было бы отнести преступника в город, на дороге вдруг появились Маттео Фальконе и его жена. При виде солдат Маттео насторожился, хотя вот уже десять лет как он не направлял дула своего ружья на человека. Он взял ружье на прицел и стал медленно приближаться к дому. Сержанту тоже стало как-то не по себе, когда он увидел Маттео с ружьём наготове. Но Гамба смело вышел навстречу Фальконе и окликнул его. Узнав своего родственника, Маттео остановился и медленно отвёл дуло ружья. Сержант сообщил, что они только что накрыли Джаннетто Санпьеро и похвалил Фортунатто за помощь. Маттео прошептал проклятие.

Увидев Фальконе с женой, Джанетто плюнул на порог их дома и назвал Маттео предателем. Маттео поднёс руку ко лбу, как человек, убитый горем. Фортунато принёс миску молока и, опустив глаза, протянул ее Джанетто, но арестованный гневно отверг подношение и попросил воды у солдата. Солдат подал флягу, и бандит отпил воду, поднесённую рукой врага. Сержант подал знак, и отряд двинулся к равнине.

Прошло несколько минут, а Маттео все молчал. Мальчик тревожно поглядывал то на мать, то на отца. Наконец Маттео заговорил с сыном голосом спокойным, но страшным для тех, кто знал этого человека. Фортунато хотел было броситься к отцу и упасть на колени, но Маттео страшно закричал, и тот, рыдая, остановился в нескольких шагах. Джузеппа увидела цепочку от часов, и строго спросила, кто дал их Фортунато. «Дядя сержант» - ответил мальчик. Маттео понял, что Фортунатто стал предателем, первым в роду Фальконе.

Фортунато рыдал в голос, Фальконе не сводил с него своих рысьих глаз. Наконец он вскинул ружье на плечо и пошёл по дороге в маки, приказав Фортунато следовать за ним. Джузеппа бросилась к Маттео, впиваясь в него глазами, словно пытаясь прочесть то, что было в его душе, но напрасно. Она поцеловала сына и, плача, вернулась в дом. Между тем Фальконе спустился в небольшой овраг. Он приказал сыну молиться, и Фортунато упал на колени. Запинаясь и плача, мальчик прочитал все молитвы, какие только знал. Он умолял о пощаде, но Маттео вскинул ружье и, прицелившись, сказал: «Да простит тебя бог!». Он выстрелил. Мальчик упал мёртвый.

Даже не взглянув на труп, Маттео пошёл к дому за лопатой, чтобы закопать сына. Он увидел Джузеппу, встревоженную выстрелом. «Что ты сделал?» - воскликнула она. «Совершил правосудие. Он умер христианином. Я закажу по нём панихиду. Надо сказать зятю, Теодору Бьянки, чтобы он переехал к нам жить» - спокойно ответил Маттео.

Коломба (1840).

Коломба делла Реббиа - дочь корсиканского дворянина, наполеоновского полковника, который после падения Наполеона вернулся на Корсику и был там убит при неясных обстоятельствах. К. уверена, что виновник преступления - враг ее семьи и адвокат Баррачини, ставший местным мэром после реставрации Бурбонов.

Не сумев доказать свою правоту в суде, она побуждает своего брата Орсо, в недавнем прошлом также офицера наполеоновской армии, отомстить за отца. Орсо долго колеблется, не будучи убежден в справедливости подозрений сестры, а та между тем всеми средствами, вплоть до прямых провокаций, разжигает вражду между двумя семействами.

Наконец, Орсо, возмущенный вызывающим поведением Баррачини, вызывает на поединок двух сыновей адвоката; те, по корсиканскому обычаю, предпочитают устроить ему засаду в лесу, однако в стычке оба погибают от его руки. В последней сцене повести адвокат Баррачини, сошедший с ума от горя, признается К. в своем преступлении; дело происходит уже в Италии, куда уехали с Корсики Орсо с сестрой и молодой женой-англичанкой, познакомившейся с ним в разгар вендетты. Рядом со своим отважным, но слишком рассудительным братом не ведающая сомнений К. выступает как воплощение деятельности и решительности.

Орсо, которому годы службы во французской армии привили понятия европейской правовой культуры, для мщения нуждается в доказательствах вины своего врага; К. же не имеет вполне надежных улик, зато твердо знает корсиканские обычаи. В сельском доме делла Реббиа она создает атмосферу ненависти, и это сказывается даже в содержании песен, которые она сочиняет.на Народный лад; с помощью живущих в лесах бандитов она срывает попытки местных властей примирить ее брата с семьей Баррачини, организует вооруженное противостояние с врагами, а после гибели его сыновей помогает Орсо спастись от преследования.

В конечном счете она устраивает и его свадьбу с попавшей на Корсику молодой англичанкой. К. - двигатель сюжета повести, ее действенное начало, но одушевлена она злой, дикой энергией мести; ее облик отмечен этой ненавистью даже в эпилоге, когда, покончив с врагами семьи, она пытается жить в европейском светском обществе и перенимать его манеры. К. - одно из впечатляющих воплощений романтического образа «дикаря», не добродетельно-рассудочного, как в сочинениях просветителей, а неистово-страстного, до конца отстаивающего свои варварские понятия о справедливости.

«Этрусская ваза», (1830).

Огюста Сен-Клера не любили в так называемом «большом свете»; главная причина заключалась в том, что он старался нравиться только тем, кто приходился ему по сердцу. Он шёл навстречу одним и тщательно избегал других. К тому же он был беспечен и рассеян.

Он был горд и самолюбив. Он дорожил чужим мнением. Он призвал все свои силы, стараясь научиться скрывать все то, что считалось унизительною слабостью.

В свете приобрёл он вскоре печальную известность человека равнодушного и неотзывчивого. Сен-Клер не верил в дружбу.

Сен Клер был, однако ж, человек приятный в общении. Его недостатки вредили только ему лично. Редко бывало с ним скучно.

Сен-Клер отличался большой внимательностью к женщинам; он предпочитал их беседу мужской. Если такой наружно холодный человек любил кого-нибудь, предметом его страсти могла быть только - это все знали - хорошенькая графиня Матильда де Курси. Это была молодая вдова, которую посещал он с редким постоянством.

Графиня поехала на лечебные воды, а Сен-Клер вскоре отправился за ней.

После одного из свиданий он был необычайно счастлив, восторгался де Курси, радовался, что она предпочла его множеству других поклонников.

В этот же вечер Сен-Клер приходит на встречу молодых холостяков, где присутствует его знакомый Альфонс де Темин. Молодые люди обсуждают, как добиться любви хорошеньких женщин. Стараются вывести общую формулу оригинальности, чтобы, следуя ей, нравиться всем. Сен-Клер рассказал, как бы он завоёвывал красоток, будь даже горбатым: околдовал бы жалобных или эксцентричных особ.

Темин же сказал, что основным оружием он считает приятную наружность и умение со вкусом одеваться. В качестве примера он начал говорить о той самой графине де Курси, которую когда-то охмурил некий Масиньи: «Глупейший и пустейший из людей вскружил голову умнейшей из женщин. Скажете ли вы после этого, что с горбом можно достигнуть такого успеха? Поверьте: требуется лишь приятная наружность, хороший портной и смелость.»

Сен-Клер был взбешён. Он вспомнил об Этрусской вазе - подарке Масиньи, который де Курси бережно хранила и даже забрала с собой на воды. И каждый вечер, откалывая свою бутоньерку, графиня ставила ее в этрусскую вазу.

Беседа прерывается прибытием из Египта Теодора Невиля. Он рассказывает о тамошних обычаях. Сен-Клер потихоньку ушёл домой, где стал сильно переживать по поводу того, что графиня оказалась такой же женщиной, как все, а он-то думал, что она за всю жизнь любила только его одного. Ей, думает наш герой, все равно: Масиньи или Сен-Клер. Он мучается, но все-таки снова идёт к де Курси на свидание.

Она с ним невероятно ласкова, потакает ему во всех мелочах. Дарит отремонтированные часы с собственным портретом. Сен-Клер смягчается: теперь он верит, что она любит его.

Утром его радость снова омрачена. Он снова видит вазу, и она дорога де Курси. А ее портрет на его починенных часах выполнил художник, с которым ее когда-то познакомил Масиньи.

Сен-Клер уже начинает думать, стоит ли венчаться с ней или нет по истечении ее годичного траура. Погружён в мрачные мысли, едет на лошади и встречает другого всадника - де Темина. Сен-Клер настолько раздражён, что затевает пустяковую ссору, и Темин вызывавет его на дуэль.

Вечером с графиней Сен-Клер деланно весел, чем вызывает ее недовольство, ей кажется, что он злой.

Они начинают говорить о том, кто чаще попадается в ловушку ложной любви - мужчины или женщины. Графиня рассказывает ему о том, как однажды подшутила над Масиньи, который был в неё влюблён: он прислал ей признание в любви, а она тем же вечером попросила прочитать его вслух свою кузину, не называя имён. Все смеялись над его глупым и неумелым стилем, а Масиньи был повержен.

Сен-Клер понимает, что был одурачен, и графиня никогда не была влюблена в Масиньи. Он рассказывает все ей, и они счастливые обнимаются. Потом графиня разбивает этрусскую вазу.

На следующий день Темин убивает Сен-Клера на дуэли.

Три года графиня не хочет никого видеть. Потом из странствий возвращается ее кузина Жюли и увозит ее на острова. Но де Курси уже погубила себя - она протянула на курорте три-четыре месяца, а потом умерла от грудной болезни.

«Таманго», (1829).

Капитан Леду был бравым моряком. Поступив на службу простым матросом, он спустя некоторое время стал помощником рулевого. Но в битве при Трафальгаре в пылу сражения ему раздробило кисть левой руки, которую в дальнейшем пришлось ампутировать, и некогда удалого вояку списали с корабля. Чтобы не томиться от безделья, Леду принялся за изучение теории мореплавания, штудируя купленные на сбережения книжки и ожидая подходящего случая отправиться в море вновь. Несколько лет спустя уже сведущий в судоходном деле калека стал капитаном. Проработав некоторое время на каперском люггере, Леду переходит на коммерческое судно, несмотря на запрет промышлять торговлей подневольных негров.

Приняв участие в столь рискованном предприятии, Леду с согласия судовладельца строит быстроходный и вместительный бриг «Надежда» - судно, спроектированное специально для транспортировки «чёрного дерева».

Однорукий морской волк быстро прославился среди работорговцев, вот только недолго ему было уготовано упиваться известностью.

В один из рейсов Леду причалил к берегам Африки, чтобы купить рабов у негритянского вождя Таманго. После обмена учтивыми приветствиями и распития нескольких бутылок водки, собеседники приступили к осуществлению купли-продажи. Предложенный вождём товар не понравился капитану. Он «пожимал плечами, ворчал, что мужчины тщедушны, женщины слишком стары или слишком молоды, и жаловался на вырождение чёрной расы». За самых сильных и красивых Леду был готов заплатить обычную цену, остальных же соглашался взять лишь при большой скидке. Таманго возмутили подобные условия сделки. Они долго кричали, спорили, выпили чудовищное количество спиртного. В итоге почти совсем охмелевший африканец уступил упёртому французу. «Дешёвые ткани, порох, кремни, три бочки водки и пятьдесят кое-как отремонтированных ружей - вот что было дано в обмен на сто шестьдесят рабов».

Оставалось ещё около тридцати невольников - дети, старики, больные женщины. Не зная, что делать с этим хламом, Таманго предложил его капитану по бутылке с «огненной» водой за штуку. Хоть корабль и был до конца заполнен, всё же Леду принял столь заманчивое предложение. Он взял из тридцати рабов двадцать самых худощавых. Тогда негр стал просить только по стакану водки за каждого из десяти оставшихся. Капитан купил ещё трёх детей, но заявил, что не возьмёт больше ни одного негра. Не в состоянии придумать ничего лучше, Таманго решил убить за ненадобностью семь хилых никому не нужных рабов. Первый выстрел из ружья свалил с ног женщину. Это была мать троих детей, которых взял Леду. Убить остальных невольников вождю помешала одна из его жён. Разгневанный столь наглым поступком, Таманго в ярости ударил девушку прикладом и прокричал, что дарит её французу. Туземка была молода и красива. Леду с готовностью принял столь щедрый дар. Шесть же уцелевших невольников были обменены на табакерку и отпущены.

Капитан поспешил заняться погрузкой своего товара на корабль. Таманго же прилёг в тени на траву, чтобы проспаться. Когда он проснулся, бриг, уже под парусами, спускался вниз по реке. Страдая от похмелья, африканский вождь потребовал жену Айше и был несказанно удивлён и ошеломлён, узнав, что та отдана в услужение белому капитану. Желая исправить роковую ошибку, Таманго побежал к бухте, рассчитывая найти там лодку, на которой можно подплыть к бригу. Настигнув невольничий корабль, он попросил обратно свою супругу. «Дарёное назад не отбирают», - ответил Леду, не обращая внимания на истерику и слёзы негра, который «то... катался по палубе, призывая свою дорогую Айше, то бился головой о доски, словно хотел лишить себя жизни».

Во время спора старший помощник доложил невозмутимому капитану, что за ночь погибло три раба, освободив свои места, и посоветовал сделать подневольным того, кто не так давно сам промышлял столь неблагородным занятием, как работорговля. «Леду рассудил, что Таманго можно легко продать за тысячу экю, что это путешествие, сулившее ему большие барыши, будет, вероятно, последним, что, раз уж он сколотил деньгу и покончил с торговлей рабами, не всё ли равно, какая слава пойдёт о нём на Гвинейском побережье: добрая или худая!». Хитростью завладев ружьём Таманго, он высыпал из оружия весь заряд пороха. Старший помощник тем временем вертел в руках саблю рыдающего мужа, и, пока тот стоял безоружный, двое дюжих матросов бросились на него, опрокинули его на спину и принялись вязать. Так неразумный племенной вождь стал живой подневольной скотиной. «Товарищи Таманго по рабству, бывшие его пленники, встретили его появление в своей среде с тупым удивлением. Он и теперь внушал им такой страх, что ни один из них не посмел надругаться над несчастьем того, кто был причиной их собственных мучений».

Подгоняемый попутным ветром с суши, корабль быстро удалялся от берегов Африки. Чтобы человеческий груз как можно меньше пострадал от утомительного плавания, было решено ежедневно выводить невольников на палубу. Некоторое время рана Таманго не позволяла ему выходить наверх. Наконец он смог осуществить это маленькое путешествие. «Гордо подняв голову среди боязливой толпы невольников, он прежде всего бросил грустный, но спокойный взгляд на огромное водное пространство, расстилавшееся вокруг корабля, затем лёг, или, вернее, повалился, на доски палубы, даже не расположив поудобнее свои цепи». Но вид прислуживающей своему французскому господину Айше вывел Таманго из равновесия. Развенчанный вождь пригрозил супруге страшным Мама-Джумбо, карающим неверных жён. Девушка только разрыдалась в ответ.

Ночью, когда почти весь экипаж спал глубоким сном, на весь корабль раздался громкий голос Леду, выкрикивавшего ругательства, и щёлканье его страшного бича. На следующий день, когда Таманго появился на палубе, лицо его было все в кровоподтёках, но он держался также гордо, как и прежде, решив с этого момента в корне изменить сложившуюся ситуацию. Попросив Айше раздобыть напильник, вождь день и ночь убеждал негров предпринять героическую попытку вернуть себе свободу. Авторитет оратора, привычка рабов трепетать перед ним и подчиняться ему помогли добиться желанного результата. Чернокожие даже стали торопить вождя в осуществлении бунта.

Как-то утром Айше бросила возлюбленному сухарь, в котором был спрятан маленький напильник. После долгого ожидания настал великий день мщения и свободы.

Перед одной из «прогулок» на палубе брига «невольники постарались подпилить свои цепи таким образом, чтобы это не бросилось в глаза, но чтобы при малейшем усилии они могли их разорвать». Подышав немного свежим воздухом, они все взялись за руки и принялись плясать, а Таманго затянул песню, пропев которую, разлёгся у ног одного из матросов, словно выбившись из сил. Все заговорщики сделали то же самое. Таким образом, каждый матрос оказался окружённым несколькими неграми. Незаметно порвавши свои цепи, Таманго издаёт условный крик, оповещающий о начале мятежа. Начинается драка. Матросы валятся с ног под натиском разгневанных рабов. Таманго вступает в бой с Леду и в горячке схватки раздирает ему горло зубами.

Победа была полной. Насытившись местью, негры подняли глаза к парусам, развивающимся на ветру, в надежде, что Таманго знает как управлять кораблём и доставит их до дому. Среди смутного гула сотни голосов, требовавших, изменить путь брига, вновь обретший власть вождь медленно подошёл к рулю, словно хотел хоть немного отдалить ту минуту, которая должна была и для него и для других определить пределы его могущества. Наконец, после ряда бессмысленных манипуляций, он резко повернул рулевое колесо. «Надежда» подпрыгнула на волнах, ветер с удвоенной силой ударил в паруса, от чего со страшным треском рухнули обе мачты. Испуганные негры поднялся ропот, вскоре превратившийся в бурю упрёков и ругательств. Таманго вновь подвёл их, своим нелепым поступком подписав всех на долгую и мучительную смерть.

Всё оставшееся время освобождённые, но несвободные чернокожие истребляли запасённый моряками провиант, чрезмерно налегая на водку. Потихоньку их число редело: кто умер от полученных во время восстания ран, кто погиб от пьянства, кто зарезался, кто свалился за борт.

Желая восстановить свой авторитет, Таманго предложил покинуть корабль, нагрузив провизией две свободные лодки и отчалив на них к родным краям. «Он воображал, что если будешь грести все прямо перед собой, то в конце концов обязательно встретишь какую-нибудь землю, населённую неграми, потому что чёрнокожие владеют землёй, а белые все живут на кораблях». Вот только для успешной реализации плана, за неимением лишних мест раненых и больных придётся оставить. Идея всем пришла по вкусу.

Вскоре всё было готово к отплытию. Но, как только шлюпки были спущены на воду, поднялась большая волна и опрокинула корытце, в котором находились Таманго и Айше, не зацепив при этом второй челнок, что благополучно двигался всё дальше и дальше, а после и вовсе исчез за горизонтом.

Таманго и Айше удалось выжить или, скорее, всего лишь отсрочить неминуемую кончину. Вновь они оказались на палубе «Надежды» вместе с уцелевшей кучкой медленно умирающих от ран и голода существ.